Опять на дорогу торопится он,
Опять опускаются плечи.
Скиталец проходит и почту, и дом,
Дворец — чудо вновь человечье!
Играли его, ощутил Михаил,
Поэмы ему посвящали.
Но так ли уж искренен творческий пыл
Тех строк, что на сцене звучали?
Он видит сквозь стены, как по одному
Стихи здесь читали поэты.
Задумали памятник в книге ему —
Михал не обрадован этим.
– Ты — звук, дорогой мой, ты — бронза и звук, —
Вновь сердце пронзило метелью, —
Давно не волнуешь ты сердца и рук,
Скучны и пусты их изделья…
Он выслушал молча, в дорогу — опять,
Но больше не прячет он руки.
Упрямство повстанца, изгнанника взгляд, —
Не хочет быть бронзой и звуком.
Себя он встречает на стенах домов,
В афишах, что зрителей звали,
Да только в рисунках, скоплениях слов
Искомое встретишь едва ли…
Настал уж рассвета тревожного час,
Шеренга домов наступает,
И пламя в их жарких огромных очах
С угрозою сверху взирает.
Вдруг остановился измученный князь
И шубу тяжёлую сбросил —
Идти до последнего вдаль, не боясь,
Потом уж о смерти попросим!
Но что это? В чёрных шеренгах домов
Мелькает огонь торопливо.
Зовёт он Огинского, тянет без слов,
Но в спину не бьёт, терпеливый.
Проводит рукой Михаил по глазам:
Действительно ждёт он, не гаснет!
Князь делает шаг и надеется сам:
Попытка не будет напрасной.
Совсем не враждебною капля была
Огня и далёкого света.
Напрасно хватала метель и кляла —
Растаял он в пламени этом.
Кого повстречал он, поведать о том
Лишь время сумеет, возможно.
Но раннее утро встречал этот дом
Касаньем струны осторожным.
А после по клавишам кто-то прошёл,
Лаская знакомые звуки —
И с солнышком вместе на небо взошёл
Мелодий рассказ многорукий!
Когда разъярённая вьюга метёт
И время восхода не близко,
Без устали поиск повсюду ведёт
Михал Клеофас Огинский.
Маньковщина
I
Три бабушки жили в деревне
С одной только улицей. Имя
У каждой из бабушек древних
Красивое было — Мария.
И чтобы не путать соседок,
Разумные односельчане
Меняли порой так и этак
Имён этих милых звучанье.
Старушку, чей дом в сердцевине
Деревни, Марией все звали.
Берёзы росли у овина,
Старушки любовь — сериалы.
Бабулю, чей дом был у поля,
Все Манечкой именовали,
Была она доброй уж больно —
Ей прозвище точное дали.
А ту, что в деревни начале
Жила, называли все Манькой.
У ней телефон был — встречала
Старушка гостей спозаранку.
II
Однажды мне ехать до дому
Пришлось из далёкого края,
Глядела в окно исступленно
На небо с вороньею стаей,
И тучи я взглядом глотала,
Душой растворялась в озёрах,
Речушкам далёким смеялась,
Дышала полями и бором.
Но вдруг увидала названье
Деревни, что за поворотом —
Там «Маньковщина»! Меня тут
Прошибло волнения потом.
Не знаю я, что там за хаты,
И жители мне не знакомы,
И всё же готова признать я,
Что сердцем почуяла: дома!
Спускаясь с крыльца спозаранку,
Секрет свой храню дерзновенно:
Зовусь я, как бабушка, Манькой,
И где-то моя есть деревня.
Сумасшедший6
Немного безумен я. Впрочем,
Боюсь, не немного: бумага
С волшебною силою мага
Глядит непрестанно мне в очи.
Порою как тот персонаж я
Кричу: «Не отдам! Моя прелесть!»
В ней – то, чем душа моя грелась,
И то, чем тревожилась даже.
Блокнот. Тишина. Книжек стопка.
О, радость души сумасшедшей!
Живу я не здесь, а в прошедшем,
И дух мой – в словесности топкой.
Пленённый читатель
Не первый год я провожу в полоне,
Но я совсем не жалуюсь, о нет!
Всё глубже, глубже запускаю корни
В мир волшебства, где музыка и свет.
Тут проза льётся ласковым напевом,
А музыка – как ветер за спиной.
Здесь можно быть и птицами, и древом,
И небом, где безмолвствует покой.
Мне говорили возвращаться к людям,
На сказке, мол, ты не построишь дом,
Ведь популярен реализм, а чуду
Возможно примириться с нашим злом.