Валя очень сожалела, что не может остаться. Ей нужно было ехать к друзьям на дачу, она обещала. Я тоже засобиралась. Мне не хотелось мешать встрече.

– Останьтесь, Ира. Сам Бог посылает вам Федора Конюхова. Обязательно послушайте его для своей книги. – Анатолию Дмитриевичу явно хотелось разделить еще с кем-то радость знакомства с этим человеком.

Я осталась. В ожидании гостей мы поразглядывали иллюстрации офортов Демьяна Утенкова на настенном календаре. Такие тончайшие по рисунку и сложнейшие по узору линий работы я видела впервые.

Раздался звонок в дверь.

– Пришли, пришли, голубчики! – Анатолий Дмитриевич побежал открывать.

Узнав, что Федор Конюхов – путешественник, я мысленно представляла себе образ коренастого, крепкого мужчины средних лет с пытливым взглядом исподлобья.

Те, кого я увидела, поразили меня, на миг мне показалось, что я потеряла реальность.

С хозяином дома здоровались два человека эпохи Андрея Рублева. Длинные волосы и борода, раскованность в движениях, худощавость в той степени, что может быть достигнута лишь постом либо особым воздержанием в пище, некоторая отрешенность, свидетельствующая о постоянной работе души.

«Неужели такие люди еще бывают на этом свете?» – первое, что пронеслось в моей голове.

Последние годы средой моего общения были мужчины в галстуках. Это был совсем другой мир, обремененный властью и несвободой. Контраст между людьми моего окружения и обликом гостей Анатолия Дмитриевича был разителен.

Я обратила внимание, как один из стоящих у порога стал снимать обувь. Скорость и легкость, с которой он это проделал, были невероятны. Мы встретились взглядами. Меня вдруг охватило сильное волнение от проницательности его слишком красивых серо-голубых глаз, и он, почувствовав это, неожиданно подмигнул мне, как бы говоря: «Не смущайся, я свой человек». Это был Федор…

Зайдя в кабинет Анатолия Дмитриевича со словами «хорошая картина», адресованными висящему на стене большому полотну белорусского художника, Федор тут же начал говорить. В момент встречи с нами он находился под впечатлением своего «одиночного похода» в Государственную думу, где пытался найти поддержку своему проекту:

– У меня мечта – установить на Южном полюсе российский флаг. Никогда еще за всю историю России он не стоял там. Я хочу посвятить свой поход 175-летию открытия Антарктиды русскими мореплавателями Беллинсгаузеном и Лазаревым. Хотя они первые открыли этот континент, русские имена даже не упоминаются в зарубежных картах ледового материка.

Через какие-то полчаса я узнала об Антарктиде столько, сколько, наверное, не познал бы выпускник географического факультета за все годы обучения. Казалось, перед тем, как отправиться на Южный полюс, этот человек изучил всю, какую только возможно, литературу о снежном материке и о роли русских исследователей.

– Сегодня, между прочим, день Казанской Божией Матери, – сообщил вдруг Демьян.

– Мы в Находке строим церковь Казанской Божией Матери, – тут же заметил Федор.

Они принялись рассуждать о вере русского человека, затем об искусстве, кинематографе, красоте сибирского кедра и Тихого океана, слышались имена: Шукшин, Высоцкий, Астафьев, Миклухо-Маклай…

В этот вечер я забыла о времени. На первый взгляд вроде бы ничего необычного не происходило. Как и бывает в гостях, мы сидели за столом, и хозяин угощал нас чаем. Федор охотно рассказывал о себе, Демьян и Анатолий Дмитриевич периодически вставляли слова, поддерживая рассказчика, я молча слушала. Но если бы кто-то смог в этот момент проникнуть в мое сердце, то обнаружил бы там необычайное смятение. Внутри меня вдруг заиграла удивительная музыка, все мое существо охватило предчувствие другой, более красивой и близкой мне по духу новой жизни. Мир менял краски, в моей жизни появился человек с именем Федор, и желание быть рядом с ним все сильнее овладевало мной.