Когда ей было около двенадцати, в Марселе у нее была гувернантка-француженка. Однажды эта дама вошла в ванную, сказала Эйрин, что она долго купалась, и предложила помочь ей вытереться.

– Я заметила, – сказала Эйрин, – что она пристально смотрит на меня, и мне это понравилось. Когда я вышла в комнату, гувернантка завернула меня в халат, сама присела, посадила меня к себе на колени и начала вытирать. Когда она часто прикасалась ко мне там, я раздвинул ноги, и мадам очень ласково прикоснулась ко мне. Потом вдруг поцеловала меня… Страстно поцеловал в губы и оставил меня. Она мне очень нравилась. Она была милой, очень умной и доброй.

– Она когда-нибудь вытирала тебя снова?

Эйрин рассмеялась.

– Вы слишком много хотите знать, сэр, – только и сказала она.

Когда я вернулся в Афины в конце лета, я снял комнаты в народном квартале и жил очень скромно. Вскоре Эйрин навестила меня. Мы часто ходили в греческий театр, и во второй половине дня вместе часто читали Феокрита[82]. Но мадам М. была слишком однообразной, и весной я решил вернуться через Константинополь и Черное море в Вену, так как чувствовал, что мой Lehrjahre (годы ученичества) подходил к концу. Меня манили Париж и Лондон.

В один из последних вечеров Эйрин захотела узнать, что мне больше всего в ней нравится.

– У тебя множество хороших качеств, – начал я. – Ты всегда добродушна и рассудительна. О внешности и говорить не приходится: твои прекрасные глазах и гибкая хрупкая фигурка… Но почему ты спрашиваешь?

– Мой муж говорил, что я костлявая, – ответила она. – Он сделал меня ужасно несчастной, хотя я изо всех сил старалась угодить ему. Сначала я не испытывала к нему особых чувств, и это слово «костлявый» ужасно ранило.

– В одну из наших первых встреч, когда ты встала с постели, чтобы пойти в свою комнату, я приподнял твою ночную рубашку и увидел очертания твоих изгибающихся бедер. Это было одно из самых красивых очертаний, которые я когда-либо видел. Если бы я был скульптором, я бы давно изваял его. Какая глупость – «костлявая»! Этот человек не заслуживал тебя: выбрось его из головы.

– Да, – тихо ответила Эйрин, – в сердце женщины есть место только для одного возлюбленного, и именно ты вошел в мое сердце. Я рада, что ты не считаешь меня костлявой, но представляю, сколь безразлична тебе. Тебя волнуют лишь изгибы моей плоти. Это так много. Мужчины – вы забавные существа. Ни одна женщина не стала бы так высоко ставить простые очертания тела. Твоя похвала и неприязнь моего мужа равнозначны и равноценны.

– И все же желание рождается из восхищения, – поправил я возлюбленную.

– Мое желание рождено твоим, – ответила она. – Но женская любовь лучше и отличается от мужской тем, что она идёт не от глаз, но от сердца и души.

– Но тело дает ключ, – пробормотал я. – И делает близость божественной!

Любовные уроки Эйрин не прошли для меня даром. Прежде всего, с тех пор я научился доставлять женщине удовольствие в любом ее пристрастии, причем не утомляя и не утомляясь. Это позволило мне полностью компенсировать неуклонно снижавшуюся мужескую силу. Во-вторых, познав с помощью Эйрин самые чувствительные места на теле женщины, с тех пор я мог даже обычным способом доставлять своим любовницам более острое наслаждение. Я испытал всю радость от того, что вошел в новое царство восторга с возросшей энергией. Более того, как я уже говорил ранее, Эйрин научила меня узнавать каждую женщину ближе, чем я знал кого-либо до нее, и вскоре я обнаружил, что нравлюсь им больше, чем во времена первой страсти неиссякаемой молодости.

Позже я научился другим приемам, но ни один из них не был так важен, как это первое открытие, которое раз и навсегда показало мне, насколько искусство превосходит природу.