В свободные от занятий часы мое долгое воздержание тяготило меня, а мадам М. была необычайно хороша собою: худощавая и довольно высокая, с истинно греческим профилем, увенчанным копной черных волос. Я никогда не видел столь больших и красивых темных глаз, а ее хрупкая фигура обладала по-настоящему провокационной грацией. Звали ее Эйрин, т.е. «Мир». Вскоре она разрешила мне обращаться к ней по имени. Через три дня я признался, что влюблен в нее…

Мы вместе ходили на дальние прогулки. Однажды побывали на Акрополе, в тот раз я рассказал Эйрин об «Алтаре богов». В другой раз мы спустились на Агору. Потом побывали на рынке, где мадам М. научила меня кое-чему из современной греческой жизни и обычаев.

Однажды некая пожилая женщина приветствовала нас как влюбленных, и когда мадам М. заволновалась и сказала «ouk estiv» (это не так), старуха покачала пальцем и сказала:

– Он горит, и ты тоже загоришься.

Поначалу Эйрин совсем не уступала мне, но после месяца или около того общения и ухаживаний я смог украсть поцелуй и объятие. Медленно, день за днем, мало-помалу я приближался к цели. Помог мне случай. Забуду ли я его когда-нибудь?

В тот раз мы объехали весь город и вернулись только к вечеру. Когда поднялись на второй этаж, я очень тихо открыл дверь в апартаменты мадам Д. Как назло ширма перед дверью была отодвинута, и там, на диване в дальнем конце комнаты, я увидел ее мать в объятиях греческого офицера. Я осторожно приоткрыл дверь шире, чтобы Эйрин, шедшая следом, могла увидеть эту сцену, а затем так же бесшумно закрыл ее.

Когда мы свернули к нашим номерам, я заметил, как лицо мадам М. просветлело. У двери ее номера я остановился:

– Мой поцелуй!

И как во сне она поцеловал меня: пришёл мой «l’heure du berger»[78] (благословенный час).

– Ты придешь ко мне сегодня вечером? – прошептал я. – Внутренняя дверь в твоих комнатах ведет в мой номер.

Она посмотрела на меня своим непроницаемым женским взглядом, и впервые ее глаза выдали себя. В ту ночь я рано отошёл ко сну и тихонько отодвинул диван, который с моей стороны загораживал внутреннюю дверь в ее номер. Я попробовал открыть, но обнаружил, что дверь заперта с ее стороны. Увы!

В тот вечер, уже лежа в постели, я заметил, что около одиннадцати часов ручка двери с ее стороны шевельнулась. Я сразу же задул свечу, но жалюзи не были опущены, и комната была залита лунным светом.

– Можно войти? – спросила она.

– Можно?

Я в мановение ока вскочил с постели и обнял ее очаровательную мягкую округлую фигурку.

– Ты такая милая, – прошептал я и опустил Эйрин на свою кровать.

Она сбросила халат, под которым оказалась только ночная рубашка. В следующее мгновение я уже был на ней… Но мадам М. отстранилась, села и предложила:

– Нет, давай поговорим.

Я попытался было целовать ее, но к моему удивлению Эйрин вдруг сухо сказала:

– Ты читал последнюю книгу Эмиля Золя «Нана»?

– Да, – растерянно ответил я.

– Вот, – сказала моя визави, – ты знаешь, что под конец сталось с Наной[79]?

–Да, – ответил я с упавшим сердцем.

– Ну, – продолжала она, – что, если такое же станется со мною? Я отчаянно боюсь родить незаконного ребенка. А как бы ты поступил на моем месте?

Минутное раздумье подсказало мне, что все дороги ведут в Рим. Поэтому я согласился с ее доводами и вскоре… мой паренёк скользнул между ее ног.

– Скажи мне, пожалуйста, как доставить тебе наибольшее удовольствие? – спросил я, нежно приоткрыл рукой губы ее лона и прижался к ним устами, а языком стал ласкать ее клитор. В этом не было ничего отталкивающего: клитор был гораздо чувствительнее рта. Не успел я поцеловать ее дважды, как она со вздохом откинулась на кровать и прошептала: