– Может быть, а что вы просите у Него?

– Не знаю, как сказать, – видно было, что он сомневается, стоит ли мне говорить о своей просьбе.

– Ну как хотите, у нас тоже скоро посадка на самолет, и мы тоже спешим.

– Мне нужно сердце. Врачи рекомендуют пересадку, – крикнул он мне в спину.

– То есть вы хотите, чтобы я попросила Бога грохнуть кого-то и чтобы его сердце досталось вам? – я не особо скрывала свою язвительность, но его это не задевало.

– В этом-то и проблема, – он опустил голову, и видно было, что и его эти мысли беспокоили.

В этом человеке не было ни капли злости. С моим взрывным характером меня всегда удивляло, как у некоторых людей получалось быть добрыми в любых ситуациях. Этот раз не был исключением. Меня сразу охладила его мягкость и, я бы сказала, кротость. Тем более что тема пересадки была для меня знакомой.

– Каждый день умирают люди, и чье-нибудь сердце может достаться вам. Человек все равно умрет, если пришло его время. Почему бы не пожертвовать свое сердце? – я понимала, что пытаюсь убедить не столько его, сколько себя.

– Я тоже себе это говорил, но язык не поворачивается просить об этом Бога.

Видно было, как от выступивших слез у него заблестели глаза. Я предложила ему вместе попросить у Бога полное исцеление, а Он уже сам решит, как это сделать. Так просила я за свою дочь, когда ей нужна была пересадка.

– Надо купить свечу, – он посмотрел в сторону церковной лавки.

– Не обязательно, можно просто попросить. Свечка – это лишь малая бескровная жертва Богу. Но, судя по костюмчику и охраннику, в вашем случае это очень малая жертва.

– А я все-таки куплю, – сказал он так же спокойно. Он купил две свечи и протянул одну мне.

– Что? Не может быть, – закричал охранник. – Да-да, мы скоро будем.

Он показывал пальцем на телефон и не мог подобрать слов.

– Что случилось, Гоша? – спросил его шеф.

– Только что звонили из клиники. Шеф, вам нашли сердце, – охранник переводил свой удивленный взгляд с меня на своего шефа.

Мой новый знакомый зажег свечу, поставил ее в подсвечник и вышел из комнаты. Гоша семенил рядом с ним, забегая то с одной, то с другой стороны. Я смотрела им вслед. Вряд ли мы когда-нибудь увидимся, и вряд ли я узнаю, как прошла операция, но боль внутри меня снова вспыхнула с прежней силой. Я вспомнила детскую онкологию, операцию дочери и тот ужас, который я испытала тогда.

После выписки прошло больше восьми лет, а воспоминания настолько яркие, словно это было недавно.

– Вы поймите, мамочка, – объясняла мне завотделением, – при нефробластоме почка удаляется, делается сначала химиотерапия, потом лучевая терапия, потом – все. Это заболевание легко поддается лечению, но у вашей дочери опухоли в обеих почках, и придется удалять обе. Нужна пересадка, но у нас нет доноров.

– Возьмите мою почку. Я же мать. Я потенциальный донор, – ответила я.

– Вы не подходите. Вы взрослый человек, а вашей дочери нет еще и двух лет, – объясняла она.

– Что же нам делать? – я была растеряна. От страха и паники было трудно дышать.

– В таких случаях ребенка выписывают на паллиатив, назначают поддерживающую химиотерапию и… – продолжала она, но я не дала ей договорить.

– Вы хотите мою дочь отправить домой умирать? Нет, я не позволю. Я хочу, чтобы она была здорова и жила. Я хочу, чтобы ей сделали операцию, и если есть хоть какой-то шанс… – я перешла на крик.

– Какой еще шанс? – раздраженно прервала она. – Я знаю, чего вы добиваетесь. Вы просто не хотите проблем и хотите руками врачей убить ребенка. Ваша дочь не перенесет операцию. Я же объясняю, если ей удалить одну почку, то вторая не справится с работой. Она умрет на операционном столе. Я выписываю ее на паллиатив, а если будете здесь орать на меня, вызову полицию.