Целую ее в ладошку еще раз и поправляю одеяло. Книжка остается под включенным ночником (в последние несколько дней она просит оставлять для нее свет). Говорит, чтобы из-под кровати волчок не высовывался, но мне кажется, так ей просто легче искать тапочки, когда ближе к рассвету она перебирается ко мне под бок. Я не против. Обожаю эти моменты нежности.

Знаю, что ни с кем больше и никогда ни одна женщина не почувствует себя такой нужной, как с рожденным пусть в муках, но в отчаянно сильной любви ребенком.

Я на цыпочках выхожу из детской спальни, оставляя дверь открытой на щелочку.

Дальше – моя каждодневная рутина. Гружу вещи в стиральную машину. Глажу стирку. Уделяю время себе, если есть силы и желание.

Тоже стыдно, но после возвращения в нашу жизнь Айдара этого желания стало значительно больше. Я часто стараюсь критически оценить, как выгляжу. Осматриваю себя со всех сторон, как будто… Как будто могу быть ему нужной. Желанной опять…

Ух… Лучше даже не думать в эту сторону. Мурашки бегут. Тревожно. Страшно.

Мне теперь всегда страшно и непонятно, что будет дальше.

Тщательно проглаживаю блузку, как будто он снова может явиться в ателье, когда слышу вибрацию телефона. К моему счастью, это Лейляша.

Поднимаю трубку, включаю динамик и кладу мобильный на гладильную доску.

– Привет… – В моем голосе сразу и доброжелательность, и неловкость, и извинение. Я обещала набрать подругу еще на прошлой неделе, да все как-то…

Она знает очень мало: что Айдар нас нашел. И что хочет видеться с дочерью. Остальное для подруги в тумане. Не могу сказать, что для меня прямо-таки ясно. Наверное, поэтому и не делилась. Даже это откладывала.

– Ну как ты, Ручеек? Я так волнуюсь…

Вздыхаю, с нажимом проезжаясь утюгом по тонкой ткани.

– Сафику сегодня ручку прищемили… – Знаю, что Лейла спрашивает не об этом, но все равно делюсь.

Подруга цокает языком. Качает головой. Я вздыхаю еще раз…

– А я даже ответить виновнице ничего не смогла. Стыдно так…

Шепчу, чувствуя, что уши загораются. Может Айдар вспоминает? Вряд ли добрым словом.

– Но все хорошо?

– Да. Испугалась просто… И она, и я…

Слышу улыбку.

– Болат вчера вон тоже ка-а-ак грохнулся... Ка-а-ак расплакался… Я-то уже привыкла, знаю его. Громкий он у нас, а Азамат перепугался больше сына. Виновных всё искал… Никак не мог успокоиться…

Мне кажется, Лейла и сама понимает, что разговор свернул немного не туда. Но я – раньше. В груди печет. У детей должны быть папы, который за них любово виновника на тряпки.

Мне просто повезло, что Сафие приняла мой сумбурный рассказ о том, что папу у нас Аллах забрал. Но это не значит, что она в нем не нуждается.

И не значит, что я имею права ее лишать, когда он уже в прямом смысле топчется на пороге.

– Что там он, Айлин? – Лейла спрашивает напрямую, я опять-таки вздыхаю.

Ставлю утюг вертикально, чтобы дырку не пропалить. Беру телефон. Выключаю динамик и подхожу к окну.

Сафи спит. Не подслушает и не сопоставит, но я все равно зачем-то таюсь.

Прижимаюсь лбом к стеклу, смотрю на город. Он не у моих ног, конечно. Я – как и наш этаж – личность посредственная. Не то, что некоторые.

И угораздило же связаться с таким… Влюбиться в такого. Такому отдаться. Такого предать...

– Ничего особенного, Лейл. Как я и думала. Зол до ужаса. Ненавидит меня. Не простил. Сафи хочет… Забрать или видеться.

– Ой, Аллах... – Подруга пугается, качает головой. Мне еще хуже. Она тоже считает, что угроза может быть совершенно серьезной. – Прямо забрать? Так и сказал?

Киваю. Похоже, себе, а не ей.

– Да. У меня с документами проблема... – Замолкаю, а потом думаю: да какой смысл вокруг да около ходить? – Поддельные они. Он сразу сказал, что при надобности сможет доказать. А пока будут разбираться...