Вновь схватившись за живот, девушка откинулась на подлокотник дивана и задышала глубоко и часто, словно собака в жаркий полдень. Лукерья засуетилась, стягивая с незнакомки сапоги, а затем и брюки, качая при этом головой.

– Мотька, что там с водой-то? – обернулась она на мужчину.

– Сейчас сделаю, – буркнул тот в ответ, скрипнув зубами.

Мотька! Так могла себе позволить называть его только эта сухонькая старая ведьма, что помогала ему в первые месяцы освоиться с деревенским бытом, да с укладом жизни, делилась нехитрыми овощами с огорода, да молоком, что исправно давала коза Машка. Не будь этой бабки, наверное, спился бы Матвей Кириллович еще в первые месяцы своего пребывания в безымянной деревушке.

Пока он возился с огромной алюминиевой кастрюлей с помятым боком, неведомо для каких целей приобретенной в хозяйство сто лет назад, судя по надписи на дне, с незнакомки уже стянули и шубу, и свитер, оставив в одной тонкой футболке. Мужчина краем глаза видел, как знахарка водит руками по огромному животу девушки, что-то шепча при этом, слышал стоны и жмурился, имея только одно желание – убраться отсюда побыстрее к себе в дом, налить чего покрепче, да выпить, прогоняя воспоминания, как его жена, его Дашка, стонала также, сжимая руку в агонии, а он ничего не мог сделать, видя, как угасают последние искры жизни в бездонных зелено-карих глазах. И сейчас это же чувство беспомощности охватило Матвея, заставляя его побыстрее кинуть нож и ножницы в кастрюльку поменьше, вытащить по указу бабки пахнувшую луговыми травами и снегом простыню из шкафа, порвать ее на несколько кусков, а затем, кое-как напялив на себя одежду, выскочить из избы, жадно хватая морозный воздух ртом.

Дверь скрипнула позади, и потом голос Лукерьи заставил его обернуться.

– Ты не уходи-ка, милок! – кивнула она в сумраке, кутаясь в наспех накинутую на плечи пуховую шаль. – Вдруг подсобить чем надо будет. Ты девку приволок, ты и помогай.

– Давай, я позову Ксению, что ли? – мотнул Матвей головой. – Ну чем я могу помочь, я ж не баба!

– А тут баба и не нужна, – хохотнула внезапно старушка. – Давай в избу, застудишься. Ишь ты, метет как, стеной прямо. А Ксенька нам тут не помощник, она ни разу замужем не была, детей не рожала, откель ей знать, как тут все…

Матвей постоял еще минут пять, надеясь, что пока его нет, все уже разрешится, глядя на огромные белые хлопья, почти сплошным потоком падающие с неба, вздыхал, проклиная себя, что решил смотаться до снегопада до соседнего села, да по дороге наткнулся на «сюрприз», а затем крякнул в бороду, вздохнул, сплюнул в сугроб, проследив, как слюна оставляет в нем глубокую ямку, и пошел в избу. Пасовать перед трудностями было точно не по его характеру. Если надо, поможет.

– Будто я замужем был и детей рожал, – буркнул он себе под нос, отвечая давно вернувшейся в дом Лукерье. – Прям спец просто, акушер, мать его за ногу, гинеколог!

Отряхнув с валенок и шапки налипший снег, ввалился в избу, уже жарко натопленную, наткнулся на испуганный взгляд незнакомки, что была прикрыта простыней до талии.

– Давай, Матвей, сядь-ка у нее в изголовье, скоро тужиться будем, – серьезно проговорила Лукерья Ильинична, кивая в полуобороте мужчине. – Руки-то помой сначала, да свитру сними.

Тужиться! Чего так быстро-то? Вроде, на дороге девка не стонала, шла просто по колее, а тут уже тужиться! Он знал из прошлой жизни, что роды – процесс длительный. Так просто и быстро только кошки рожают, но голубоглазая на мурку уж точно не похожа.

– Как звать-то тебя? – прогудел Матвей, подходя поближе к дивану и глядя на слипшуюся от пота челку девушки, на прокушенную до крови губу, расширенные от боли зрачки.