Следующим был веселый парень, который коротко хохотнул:

– Папа заплатил, я и приехал.

И дальше все по кругу повторяли:

– Папа заплатил!

– Мама заплатила!

И хохотали. У нас была начинающая вожатая, которая совершенно не справлялась с ситуацией. Она краснела, бледнела, просила:

– Ребята, не надо шуток.

А в ответ слышала:

– Так это не шутки. Папа заплатил – я получил то, что хотел.

И вышло так, что я со своей дружиной, успехами, заслуженной бесплатной путевкой оказалась опять абсолютным изгоем.

Примерно через неделю мне улыбнулось счастье. Дважды. Во-первых, я встретила парня, с которым мы вместе ехали, и он меня очень поддержал. Я не жаловалась, но он тоже переживал, что мы не вместе, что мы дураки – так плохо записались, он тоже не мог найти там себе друзей. И я поняла, что не у всех все так хорошо и не у одной меня так плохо. Он говорил и держал меня за руку, это была какая-то хорошая, добрая, чувственная поддержка.

Мы долго стояли и разговаривали. А в «Артеке» же нельзя ни долго стоять, ни разговаривать, там речовки, движение, ходьба. Не знаю, как сейчас, а тогда это был абсолютно военизированный лагерь. Мы скандировали «Кто шагает дружно в ряд? Пионерский наш отряд» и так далее, один запевает, другие подхватывают. Я предложила сочинить речовки самим, меня тоже не поняли. Ходили как солдаты, в Мисхоре на нас пальцем показывали: «Ведут дрессированных». Я мечтала совсем о другом «Артеке».

Через неделю случилась еще одна история. Ко мне под покровом вечера, улучив момент, подошла девочка, единственная, которая мне нравилась из отряда. Ее звали Неля Орджоникидзе, родная внучка Серго Орджоникидзе, очень интеллигентная. И она мне сказала:

– Не обижайся на них. Они все друг перед другом выступают. Но они неплохие ребята. У нас так принято, в нашей культуре все по-другому.

Она меня поддержала, мы договорились, что она будет иногда подходить. Да и ребята немножко смягчились, задевали уже меньше. Видимо, они впечатлились моей стойкостью, но все равно жить с вечными издевками было очень трудно. Я могла написать родителям, чтобы меня забрали. Первые два-три дня меня посещала такая мысль, но потом она ушла. Я поняла, что должна решить эту проблему сама. У меня был огромный запас любви и силы. Я понимала, что меня ждет мой город, мои друзья и дом, мне есть на что опереться. И в «Артеке» это тоже я, тоже моя жизнь. Оказалось, что жизнь бывает и такой. Но несмотря на то, что я готова была принять и этот опыт, мне очень хотелось, чтобы все поскорее закончилось.

К нам должен был приехать, не поверите, Фидель Кастро! Нас начали готовить к приезду большой кубинской делегации. В «Артек» и до этого приезжали иностранцы, нас все время инструктировали, что нельзя попрошайничать, клянчить шариковые ручки и пакеты, хотя мы вообще не знали о существовании шариковых ручек. Но когда говорят, что не надо попрошайничать, то все начинают это делать. Ребята из Германии, Чехословакии, какие-то взрослые люди, которые рассказывали нам про социализм и коммунизм, привозили большое количество шариковых ручек. У меня хватало гордости не подходить, не просить, не брать. Но тем, кто их выклянчил и у кого они были, завидовала ужасно! Представляете, какая ценность была шариковая ручка или пластиковый пакет?

В связи с предстоящим визитом Фиделя Кастро нас всех собрали на стадионе. Было холодно, дождь, ветер. Мы в шортах (мне их все-таки поменяли) должны были стоять и кричать речовки в честь Фиделя Кастро. Я запомнила их на всю жизнь, потому что надо было кричать много-много раз: «Патрио о муэртэ!», «Патрио о муэртэ!» – «Родина или смерть!».