В Москве при помощи Якобсона Лиля, Осип и Маяковский поселились в крошечной комнатке с камином. Маяковский описал ее в стихах: «Двенадцать квадратных аршин жилья. Четверо в помещении – Лиля, Ося, я и собака Щеник».

И эта двенадцатиметровая комнатка больше всего говорит о том, что это именно была семья! Потому что при всей трогательности этого описания, как будто для детей, поневоле возникает такой же детский, непосредственный вопрос – а где они спали, втроем? О господи, где, где… Там стояли две кровати и раскладушка.

А как в этой комнатке могла происходить интимная жизнь Лили и Маяковского? Ну как-то происходила. А как происходит интимная жизнь, если это другие трое – муж, жена и взрослый ребенок или муж, жена и бабушка?

Так что «двенадцать квадратных аршин жилья» без иронии подтверждают: это была настоящая семья, как-то они прилаживались к такой жизни, и все.

Лиля, Осип и Маяковский втроем переживали голод и холод, топили камин чем придется. В квартире не работали водопровод и канализация… Это что же, у них не было туалета?..

Маяковский описал, как они ходили в уборную на Ярославский вокзал, пешком через всю Москву. Но в стихах это одно, а если вдруг заболит живот или еще что-нибудь… Как без туалета и без воды?..

Голодали, как все тогда, каждый пытался что-то придумать, добыть что может.

Один раз Лиля поменяла свой жемчуг на мешок картошки. В другой раз придумала переписать от руки «Флейту-позвоночник» с посвящением себе («Посвящается Лиле Юрьевне Брик»), а Маяковский дополнил самодельную книжку своими рисунками – и продали букинисту, купили еды. Маяковский – кормилец.

Маяковский: «…Только в этой зиме понятней стала мне теплота любовей, дружб и семей». Голодные, замерзшие, не очень чистые, но впервые по-настоящему вместе.

Как у всех любящих друг друга людей, у них был свой нежный домашний лексикон. Лиля: «Мы стали звать Владимира Владимировича Щенком». Не то чтобы это интимное какое-то словечко, для каждого было прозвище, никто не исключен из нежности, у них все нежности на троих. Лиля – Киса, Маяковский – Щенок, а Осип – Кот. Раз Лиля киса, то он кот. Коту, кстати, уже за тридцать. Брик слишком серьезен, чтобы быть каким-нибудь Львенком, Лисенком, Хоречком.

Все трое подписывали свои письма друг к другу рисунками – разлапистый щенок, задумчивый кот, хорошенькая кошечка. У Лили была потом специальная «кошачья печать» для писем «зверикам». Такая Лилина ребячливость обаятельно сочеталась с ее железной волей – зверики, немедленно сделайте все, как я велю, а то ваша Киса так вас исцарапает, что своих не узнаете!

Прозвища членов этой кошачье-собачьей семьи так удивительно точны, что можно было бы больше ничего о них не знать.

Киса и Кот – одной породы, а Щенок другой породы. Щенок думает: «Хозяин за мной ухаживает, кормит меня, наверное, он бог», а Кот и Киса думают: «Хозяин за мной ухаживает, кормит меня, наверное, я бог». Щенок привыкает к людям, Кот и Киса – к месту. Щенок не может без хозяев, зависит от них, вьется под ногами, просит ласки и внимания, страшно предан и бестолково лижет руки.

Киса ходит сама по себе, в ласке нуждается, но с хитростью.

А Кот? Он в усы усмешку прячет, усмехается в усы, ловит нас на честном слове, на кусочке колбасы. Кот – отстраненный, не может безоглядно любить Кису, как Щенок. Кисе тоже не позавидуешь: всю жизнь любить и мириться с отчужденностью.

Лиля про Маяковского и собаку Щеника: «Оба – большелапые, большеголовые. Оба носились, задрав хвост. Оба скулили жалобно, когда просили о чем-нибудь, и не отставали до тех пор, пока не добьются своего. Иногда лаяли на первого встречного просто так, для красного словца».