Наставник соколий.
Знал верности цену он – первый монгол,
Сын Неба и Воли:
– Отец прилетал к нам с Воловьей Звезды,
Златой коновязи,
Наш род вознесется на крыльях орды
В нойоны и князи.
Брат брату поможет и воину вой,
Чего б не случилось.
А имя, каким будет назван герой,
Поведает чибис…
И вещая птица в назначенный час
На камень присела.
И вспыхнул тот камень, и, треснув, погас,
И черное тело
Его раскололось на три лепестка,
На равные части,
И в каждом, округлым сияньем зрачка,
Виднелись печати.
Златая печать, знак всевышних даров,
На небо предстала.
Печать серебра, знак полночных ветров,
В колодец упала.
И что ж Есугей с молодою женой
Увидели ясно?..
Знак власти небесной и власти земной —
Священная яшма!
Когда же в лампадах куренья зажглись,
Затеплились ало,
Над дымником птица пропела: «Чингис!
Чингис!..» И пропала.
У подножия Бурхан-Халдуна. Сиротство
Я жил уже в мире! Но где и когда?
Сквозь мрака разрывы —
Лишь смутные лица, кресты, города,
Да конские гривы!
Да вьется по ветру неведомый стяг.
Да крики навстречу.
Не помню, не помню – то друг или враг,
На пир или сечу?!..
Но помню, но помню, зачем я пришел,
И кто провожатый.
Куда я влеком и чего я лишен,
О чем – кровожадный
Неверный народ говорит у огня…
О том ли, что пламя
Кинжалом выходит из глаз у меня,
Что скоро делами
Я буду оправдывать Божью печать?!
О, воры и трусы!
Утробой и шкурой ли вам отличать
Ток огненно-русый.
Вы бросили мать мою на произвол
Осеннего Духа.
Угнали скотину под самый Бер-Гол,
Чтоб пламя потухло.
Сказали: «Зверёнка дав своре собак,
Не вырастим барса».
Родник Есугея заглох и иссяк,
Гром-посох распался!
О, души, ленивые, словно змея
В камнях солнцепека.
О, падали падаль – помет воронья!
Какого бы Бога
Вам не открывали в степных небесах
Волхвы и скитальцы,
Вы знаете только кумыс на усах,
Да жирные пальцы
Свои погружаете в полный котел…
Ни Вишну, ни Будда,
Ни Митра, ни светлый Христос не нашел
Здесь места для чуда.
Лишь бубен летучий звучит иногда,
Случаются, если
Рожденье и смерть, колдовство и вражда,
Напасти-болезни.
Вам боязен веры огонь. Оттого
В долине Онон я
Живу после смерти отца моего,
Как волк, потаенно.
Стыд, страх и бессилье! И горько до слез…
Лишь в дебрях Бурхана
Забудусь… Но чудится жесткий захлёст
Удавки аркана
Песня матушки Оэлэн-уджин
Подпояшусь крепко да коротко,
А ногам утром холодно, холодно.
Побегу вверх по берегу босая,
По туману сырому, как по снегу.
Соберу и боярку, и яблочки,
И смородины кислые ягодки.
Смоль-черемухи высушу на зиму…
Жертвы белый кумыс вылью на землю…
Сыновья мои, чтобы вас выкормить,
Чтоб души нищетою не вычернить,
Буду палкой пихтовою острою,
Иль бараньей обглоданной косточкой
Клубни сладкой саранки выкапывать.
Их зимою по дольке, по капельке
Вам отдам, мои барсы пригожие,
Вырастайте бойцами-вельможами.
Буду палкой ольховою острою,
Иль кобыльей расколотой косточкой
Горный лук собирать на прогалинах,
Чеснока стрелы в россыпях каменных.
Ешьте досыта. Древним обычаем,
Поделясь самой скромной добычею
С братом, с Небом, скотом и прислугою.
Собрала много сладкого лука я…
Буду девичьим бронзовым ножиком
Рвать колбу-черемшу у подножия,
У Халдуна-горы богорожденной,
По осинникам да по черемушникам.
Ешьте досыта клубни и ягоды,
Будьте краше нефрита и яхонта,
Багатурами станете, ханами,
Побораетесь с великанами.
На коврах сидя в роскоши Персии,
Помянете ли матушки песенку?..
Братоубийство
Да!
Тот, кто послушен чужим голосам,
Опаснее вора.
Лишь ракша5 бьет плетью коня по глазам —
Нет больше позора.
Куда поскачу, если кровью залит
Мой взор поднебесный?
Не видеть мне летних лугов хризолит,
Не ведать невесты.
Бектер, сродный брат, Сочихэл6 первый сын
Замыслил худое,