– Ну? – рыкнул он, подойдя почти вплотную.

Никакой реакции, ни малейшей. Словно сомнамбула она ничего не понимала, ни на что не откликалась.

Эта её глухая отрешенность даже у отца вызвала растерянность. Он видел – что-то с ней не так. Только не понимал, что делать, как достучаться, как привести её в чувство. И сделал то, что привык.

– Отвечай, когда отец спрашивает! – рявкнул он и, схватив её за плечи, начал трясти.

Олина голова болталась, как у тряпичной куклы – жуткое было зрелище. Но она не издала ни звука. Лицо её по-прежнему оставалось отчужденным, а взгляд – пустым.

– Коля! – бросилась к нему мать, цепляясь за руки. – Коля! Не надо!

– Батя, не надо! – с другого бока подскочил Пашка.

Отец резко выпустил Олю, и она повалилась бы на пол, но мать вместе с Пашкой успели её подхватить. Выругнувшись, отец ушёл, хлопнув дверью так, что звякнули чашки в буфете.

Олю, обмякшую и все такую же безмолвную, отвели в комнату. Уложили на кровать поверх покрывала. Мать придвинула стул, села рядом.

– Доча, ты как? Скажи хоть слово… – просила она шепотом.

Но Оля, не шевелясь, лежала на спине и безучастно смотрела в потолок.

– Что с тобой? – всхлипнула мать и тут же утерла набежавшие слезы полотенцем.

Дочь пугала её до замирания сердца. Вот такой, ни живой ни мертвой, мать видела её впервые. И это было гораздо страшнее, чем вчерашняя Олина истерика.

Хотя вчера матери казалось, что страшнее быть ничего не может.

Сначала мать ничего не понимала. Ведь Оля просто пошла вечером в магазин, куда её отправил отец. Купила ему пачку сигарет и пиво. Немного задержалась, и отец уже начал потихоньку психовать. Сосед позвал его посидеть в бане с мужиками, попариться, пива попить, а Оли всё не было и не было. Но тут она наконец появилась. Он торопился к соседу, поэтому выхватил у неё пакет, буркнул сердито: «Тебя за смертью посылать» и ушёл. Не заметил даже, что её трясло всю.

– Папа волновался… – начала мать, потом внимательнее взглянула на Олю. – Доча, что с тобой? Что случилось, доча?

Оля ещё несколько секунд стояла у порога с искаженным от боли лицом, шумно и часто дыша, будто задыхалась. А потом бросилась к себе в комнату, рухнула на кровать и завыла. Так горько, громко и жутко, что у матери пошел мороз по коже.

– Доча, доченька, что с тобой? – кинулась она за ней следом.

Но Оля ревела, как подстреленный зверь. Единственное, что она выкрикнула сквозь плач, причем несколько раз: «Что я наделала!».

Мать ошарашенно смотрела на Олю, свою тихую, послушную, милую девочку, и не понимала, что с ней случилось. Она трясла её за вздрагивающие плечи, гладила по голове, причитала, но горестный вой не умолкал ещё долго. Лишь к полуночи Оля выдохлась и, свернувшись калачиком, тихо скулила, глотая слезы.

Потом Пашка признался матери, что Оля виделась с Ромой Стрелецким. Мать боялась, что вернется отец и тогда им всем не поздоровится. Просила Олю успокоиться, пыталась напоить и чаем с ромашкой, и каплями. Но Оля лишь качала головой, продолжая всхлипывать.

– Ты из-за Ромы так убиваешься? – спросила мать. – Вы с ним расстались? Ты сказала ему, чтобы он тебя оставил в покое?

– Сказала! – выкрикнула Оля надрывно и заплакала ещё горше.

– Вот и молодец. Умница наша. Ты всё правильно сделала. Ничего, всё пройдет… Ты потерпи, потом легче станет. Это сначала тяжело, а время…

– Ты ничего не понимаешь! – вдруг взвилась Оля. – Я не хочу терпеть! Я люблю его! Я без него не могу!

– Не говори так, – испугалась мать. – Папа вот-вот вернется. Нельзя, чтобы он тебя услышал.

– Уйди, мама!

К счастью, отец вернулся от соседа поздно и навеселе. И сразу уснул. А Оля почти до утра еле слышно всхлипывала.