– Пригласи её как-нибудь к нам, – вдруг выдала мать.

– Зачем? – удивился Ромка.

– Как зачем? Познакомиться. Очень хочется посмотреть, из-за кого мой сын сам на себя теперь не похож, – она говорила насмешливо, но беззлобно. И Ромка обещал, что как-нибудь приведёт Олю в гости.

***

Идея со знакомством была дурацкая, он это сразу понял. Но рассудил: ведь всё равно придётся их знакомить. Так что почему бы и не сейчас?

Оля, конечно, перенервничала. Да она ему прямым текстом так и сказала: «Очень боюсь твою маму. Прямо умираю от страха».

Ромка тоже боялся – не маму, конечно, а того, что она ляпнет что-нибудь бесцеремонное или съязвит, и это обидит Олю. А ему очень хотелось, чтобы они подружились.

Решили устроить «знакомство» в ближайшее воскресенье. Ромка взвалил на себя львиную долю работы – чтобы мать не сильно устала и не была потом за обедом раздражена. Сбегал с утра по магазинам, накупил продуктов, почистил картошку, вымыл во всей их огромной квартире полы. Да и позже крутился рядом на подхвате, пока мать резала овощи и маслины для греческого салата, выкладывала в форму розовые ломтики лосося, взбивала сливки и тертый сыр.

В общем-то, первая половина дня прошла прекрасно – они с матерью, пока готовили обед, спорили о новом романе Паланика, который ей показался чудовищным, но странно притягательным, а Ромке – слишком циничным, провокационным и малость бредовым. Между ними нередко вспыхивали вот такие жаркие споры, и обоим это было интересно. И сейчас они настолько увлеклись, что прокараулили время.

В два часа позвонили в дверь, и они резко прервались на пике своей дискуссии, не сразу понимая, кто пришёл. Потом Ромка спохватился, бросился открывать, по пути сдергивая с себя фартук.

Оля зашла в гостиную едва ли не на цыпочках. Она так боялась и нервничала, что, казалось, сейчас в обморок упадет. Это было заметно невооружённым глазом, что почему-то забавляло мать. Она пока ничего такого не говорила, но Ромка знал это выражение лица, эту саркастичную полуулыбку.

Оля села на краешек кожаного дивана, натянутая как струна, и не двигалась, казалось, даже не дышала, пока Ромка расставлял приборы и фарфор, раскладывал салфетки, наливал в хрустальные бокалы морс. Ничего, думал он, сейчас они сядут за столом, будут обедать, разговаривать, и напряжение спадёт.

Но вышло только хуже. Её неловкость и зажатость за столом ещё больше бросались в глаза. Она кое-как орудовала вилкой, тяжелой, серебряной, неуклюже держа её левой рукой, а ножом и вовсе не пользовалась. Просто зажала его в руке, видимо, повторив за Ромкой и его матерью.

– Оля, – иронично произнесла мать, – если не умеете, ешьте как привыкли.

Ромка бросил в мать короткий, но выразительный взгляд.

– Да, конечно, Оль, ты ешь как удобнее, – как можно дружелюбнее улыбнулся он. И тут же сам убрал нож, а вилку переложил в правую.

Мать на этот его маленький протест только хмыкнула. Оля же больше не притронулась к еде.

После того, как мать подала горячее, от наблюдений перешла к открытому наступлению. Нет, со стороны это выглядело как обычная светская беседа, но Ромка знал: мать не просто расспрашивает Олю о ее взглядах, интересах, семье – она показывает ему, как сильно его девочка до него «не дотягивает». Даже это её нарочитое «вы» лишь подчеркивало пренебрежение и сарказм.

Ромка даже не утерпел.

– Называй Олю на «ты».

Мать повела плечом, мол, да пожалуйста, и продолжила “знакомиться”. Каждый её вопрос был как скрытый капкан, и вряд ли Оля это понимала, отвечая правдиво и бесхитростно.

– Значит, ты любишь шить и вязать? Ну, молодец. Мастерица. Ну а что-то ещё тебя увлекает? Книги, искусство, коллекционирование… политика, – мать издала смешок. – Или ты готова о вязанье рассуждать часами?