До матери тоже дошли эти новости. Ещё бы – на каждом углу пересказывали, как у Оли Зарубиной спустил надувной матрас прямо на глубине, она стала тонуть и утонула бы обязательно, если б не Роман, сын Стрелецкой.

В конце концов сама Олина мать заявилась к ним прямо домой – поблагодарить. Совала какой-то пакет. Зачем-то припомнила вдруг, что Ромка уже защитил Олю этой весной от ужасного Чепрыгина. И вот теперь спас ей жизнь. В общем, настоящий герой.

Ромка растерялся, смутившись. А мать слушала все эти излияния с каменным лицом, не пустив Олину мать дальше порога. Так что у той восторженная горячность быстро сошла на нет, и последние слова она договаривала уже скомкано, протягивая пакет с материальными благодарностями.

Мать пакет проигнорировала, и тогда оробевшая женщина поставила его у стены.

Наконец мать ей сухо ответила:

– Пожалуйста. Всего доброго.

Только мать умела сказать «пожалуйста» так, что явственно слышалось «идите вон».

– И это, – она взглядом указала на пакет, – заберите.

– Но это же… – залепетала Олина мама, растерянно моргая. Потом торопливо наклонилась, забрала свои подарки и вышла.

– Зачем ты так с ней? Это было грубо, – рассердился Роман.

– Ты мог утонуть, – сдерживая ледяную ярость, проговорила мать.

– Это Оля могла утонуть.

– Мне нет дела ни до какой Оли. Ты – мой сын. Мой единственный сын. Ты рисковал собой. Ты мог погибнуть, – не слышала его она и продолжала негодовать. – Ты хоть знаешь, как часто гибнут те, кто пытается спасти тонущего? Как это глупо! Как безрассудно! Ты мог просто позвать на помощь, если на то пошло. Ты не спасатель. Что ты вообще там забыл? В этой грязной луже?

И вдруг мать, всегда холодная и выдержанная, дрогнула, будто в ней что-то надломилось. Шагнула к нему и порывисто обняла. Даже не обняла, а припала к его плечу. Уткнулась лбом и пару разу коротко вздрогнула, шумно вдохнув. И вся Ромкина злость тотчас испарилась.

Никогда он её такой не видел. Даже когда погиб отец, даже когда умерла бабушка. Мать ни слезинки не проронила. Не потому, что черствая, а просто привыкла переживать всё в себе и не показывать виду. И вдруг эта неожиданная слабость…

7. 7

После выходных Ромка нашёл Олину мать на рынке, на прежнем месте. Та его сразу же узнала, робко, едва заметно улыбнулась, словно не зная, можно ему улыбаться или нельзя. В прошлый раз Ромкина мать охладила её пыл. Да и вообще выглядела женщина какой-то изможденной и затравленной. Затюканной жизнью. А при Ромке она, казалось, ещё больше съежилась.

Зато другие тётки дружно заголосили:

– Ой, девочки, глядите, кто пожаловал! Молодец мальчишка! Мужик! Герой! Страшно было, а? Галка, отсыпь-ка огурцов и яблок спасителю своей дочи!

Ромка не обращал на них внимания, как будто даже и не слышал.

– Как Оля? – спросил он у её матери.

– Лучше, уже хорошо. В больнице сейчас. Но скоро должны выписать, – отчего-то нервничая, ответила ему женщина.

Ромка уже отошёл, когда она его окликнула:

– Роман! Простите, ради бога, если что не так… и спасибо вам большое! – прижимая руки к груди, с чувством произнесла она.

Он, слегка обескураженный этим её «вы», пожал плечами, мол, не за что.

Кремнегорская больница находилась на выезде из города, недалеко от вокзала. Ещё не так давно она буквально разваливалась. Стены осыпались так, что местами оголились железные прутья арматуры. В щели расхлябанных окон со свистом задували ветра. Весной и в дождь с потолков лилось, и санитарки не успевали подставлять ведра и тазы.

Денег, выделяемых из бюджета на ремонт, хватало лишь на побелку-покраску и какие-то косметические мелочи. Но всё это не спасало – через пару месяцев плесень вновь проступала и расползалась под потолком черными пятнами.