– Ну и вали отсюда! – Вера сдернула с крючка кофту Иры и кинула на кровать. Правда, промахнулась – уж не знаю, специально или случайно – и попала Ире в спину.

– Не трогай мои вещи! – наконец вспыхнула Ира.

– А что ты мне сделаешь? Жаловаться побежишь? Давай, заплачь еще!

Ира действительно была на грани, поэтому я решила вмешаться.

– Хватит, а? Вы обе получили то, что хотели, – говорила я это, конечно, в первую очередь Вере. Просто пыталась переключить ее внимание на себя и дать Ире возможность быстрее собраться.

– А чего, нормально нельзя было сказать? – ответила Вера. – Пошла, сдала нас.

– Она про парней ничего вожатой не говорила, – почти шепотом сказала я.

– С чего ты взяла?

– Говорю, значит знаю. Неважно, откуда.

Ира вышла из комнаты. Понесла первую партию вещей.

– Ты вообще ей спасибо должна сказать, что она просто ушла, а не рассказала про вас все.

– Ей? Спасибо?! – Вера возмущенно на меня уставилась.

– А тебе нравится, что ли, постоянно ругаться? Ты специально над ней издеваешься? – я пошла в наступление.

– Я ее вообще не прессовала. Я делаю, что хочу! А если ее не устраивает, так пусть она уматывает!

– Так она и уматывает!

Перепалка грозила обостриться, но тут в комнату вошла Римма.

– Куда тут падать? – беззаботно спросила она.

Мы с Верой одновременно указали на бывшую кровать Иры. Я последний раз посмотрела на Веру и, взяв в охапку одеяло с подушкой, вышла из комнаты.

За завтраком я все думала и пыталась понять, а как я сама отношусь к поступку Иры? И чем глубже я погружалась в размышления, тем четче осознавала, что ничего плохого в нем не вижу. У каждого принципа есть порог адекватности. Да и не нарушала она никаких принципов, она попросилась домой от безысходности. По крайней мере, она выхода не видела. А что ей еще оставалось? Воевать? Будем честны, она проигрывала бы бой за боем, выражая свои желания в форме вежливых просьб, а недовольства в форме робких возражений. Терпеть – точно не выход. Это значит наплевать на саму себя и играть против собственных интересов. А этот принцип – самый дорогостоящий, мне кажется. Перейти на сторону врага равноценно тому, чтобы терпеть – искренне все равно не получится. Это измена самой себе – жалкое зрелище. Сменить тактику означало бы общаться на равных и добиться уважения, чтобы Вера и Аня считались с Ириным мнением и не смели так себя вести. Единственно правильный, но абсолютно нереалистичный вариант. Сила духа, стойкость характера и энергия на то, чтобы завоевать авторитет с нуля, есть не у всех. Да и желание тоже. Уйти проще, и, как мне кажется, в данном случае правильнее.

Ира стала защищаться единственным доступным ей способом – попросилась домой. А то, что пошла жаловаться, – ничего, ведь она им ничем не обязана. Если они раз, второй, третий не послушали ее, кстати, вполне разумных и нисколько не эгоистичных замечаний, то так им и надо.

Я ловила себя на мысли, что и к Вере с Аней не испытываю негативных эмоций и нисколько их не осуждаю. Ну не обладают они человечностью. Это факт. Но Вера права – она делает, что хочет. Я где-то слышала, что каждый человек имеет полное право сказать все, что он думает, а я имею полное право его за это побить. Возможно, такая логика не приведет ни к чему хорошему, однако это не отменяет того факта, что каждый имеет свободу действий, которые влекут за собой последствия.

Имела ли Вера право звать мальчишек? Полное. Имела ли Ира право рассказать об этом вожатой? А то! Хоть она этого и не сделала.

Погруженная в эти мысли, я вышла из столовой и направилась в раздевалку. Впереди было четыре урока. Это, пожалуй, единственное, что никак не отличалось от будней в городе. Идти в школу вообще не хотелось. Скорее бы уже снова наступила свобода! Здорово, что последние десять дней смены – каникулы. Мы учимся всю эту неделю, включая субботу, а на следующей – только до четверга. Так сказала вчера Наташа.