Но он тоже хорош! Какие слова ей нашёптывал. Единственной, называл, самой-самой… А потом сбежал, даже не попрощался, даже слова не сказал. Разве люди так делают? А он поступил с ней, как с продажной девкой. Сделал дело и – ноги в руки. Вон даже кошелёк оставил. И плевать ему на её чувства. Или что, он думает – раз директор, то можно вести себя вот так? С любой? А если бы она ему не подвернулась в коридоре, он бы вот так же уехал с той бухгалтершей?

Подушка ещё пахла чёртовым Клайвом Кристианом. Она сначала сдёрнула наволочку, но загрузить в машинку так и не решилась. Осела в ванной и разрыдалась в неё. Самой сейчас противно вспоминать, как она там сидела на корточках на холодном полу, вдыхала запах и плакала, ощущая себя слабой, одинокой, униженной и никому не нужной. А это ведь не так! Она сильная, она нужна Сашке, а унизить человека вообще можно только тогда, когда он это позволяет, когда сам себя чувствует униженным.

Но это сейчас она переболела, сумела настроиться, а тогда являла собой очень жалкое зрелище. Только приезжая к Саше, получалось кое-как собрать себя в кучу, нацепить гримасу счастья и источать радость, пока не попросят на выход.

А вечера в пустой квартире! А ночи! Четыре ночи ада! Нет, три. В последнюю она неожиданно быстро и крепко уснула. И проснулась в среду пусть всё такой же несчастной и с тяжёлым сердцем, но вполне себе бодрой и решительной. Даже надела ему назло шёлковой нежно-розовой кофточке с рукавами-крылышками. Хотя назло – это самообман, конечно, вообще-то ничего другого просто не было. Но ей нравилось думать, что назло, что это вроде как протест.

Ну а вещи, им позабытые, собрала в плотный бумажный пакет. Предварительно осмотрела, конечно. Часы «Ролекс» – ох, ну, разумеется, что ещё может носить такой сноб? Портмоне Боттега Венета – из той же оперы. Внутри – кредитки, визитки, и денег прилично. Погуглила – стоит такой кошелёк столько, сколько она за месяц не проживает. А уж про распоследний айфончик и говорить нечего. И вот такое добро своё он не побоялся бросить? Неужто ему мысль о ночи, проведённой с ней, была настолько невыносима и неприятна?

Какой же он подонок, всхлипнула Полина. И ничем, оказывается, он не лучше Назара. Один лишь вид серьёзный.

Эти его вещички она решила передать через охрану. Посчитала, что они её даже по имени не знают, так что в случае чего растрепать не смогут. Да и наплела им, что директор забыл всё это в пятницу в ресторане – те с пониманием ухмыльнулись, но пакет, конечно, взяли и пообещали тотчас связаться с приёмной.

Можно было, конечно, отдать ему лично, а заодно и в глаза его бессовестные посмотреть, но обида не позволила. Нет уж, теперь она и сама не хочет его видеть. 

А дальше, стоило подняться на второй этаж, начался просто какой-то сюр, причём кошмарный. На неё косились все и каждый, как на чумную. Полина недоумённо озиралась, силясь понять, что опять не так.

Ближе к обеду ситуация обострилась ещё сильнее. Изо всех углов доносились шепотки. Стоило ей пройти мимо людей, как тут же все замолкали, оглядывались, таращились на неё, а вслед – опять говорили о ней. Что о ней – это точно, несомненно, потому что свою фамилию всегда улавливаешь чётче всего. Но вот о чём конкретно говорили? Не разобрать.

Полина даже приостановилась возле группки женщин и с вызовом спросила:

– О чём шепчемся? Если вас что-то интересует, может, лучше у меня лично спросите?

Но женщины молча разошлись, оставив её в полной растерянности.

Чем она вдруг им насолила? Случай с Лизой, что ли, до сих пор мусолят? Или вдруг стало известно про директора?