Нет! Пожалуйста, нет!

Полина вскинула голову и умоляюще взглянула на него. Но он, хоть и стоял в шаге, сунув руки в карманы, смотрел куда-то мимо, за их спины.

– Простите, – горячо прошептала она. – Такое больше никогда не повторится.

Голос вдруг отказал. Руки тоже от отчаяния ослабли. Повисли безвольно плетьми вдоль туловища. Но Ремир услышал её шёпот, посмотрел на неё, но с горьким разочарованием и всё с той же невыносимой брезгливостью. Хотел что-то сказать, явно жёсткое, судя по раздувшимся крыльям носа. И как назло проклятый рукав в этот самый миг выскользнул из-под плечика и позорно обвис. Он среагировал на движение, опустил глаза на её плечо и вдруг… залип. Мгновенно и взгляд, и выражение лица изменились. Он уставился в эту прореху с таким пылом и жадностью, что кожу там буквально зажгло огнём.

Затем сглотнул и отвёл глаза. И больше уже вообще не смотрел в её сторону. Отошёл к окну и глухо сказал:

– Свободны.

Лишь в приёмной Полина смогла нормально вдохнуть, но дрожь не отпускала. И плечо горело, точно прижжённое раскалённым клеймом.

– Ну что сказал он? – услышала она за спиной тихий голос Алины.

– Что уволит её, – поделилась Лиза.

– Хоть бы!

– Ой, не говори! – согласилась Лиза. – Только вот из-за этой козы…

Полина не дослушала их разговор, хотелось скорее найти укромный угол – хотя бы минуту, полминуты, побыть одной, отдышаться, успокоиться…

Она вошла в кабину лифта, привалилась спиной к прохладной металлической стене и сомкнула веки. Глубокий вдох, медленный выдох… Противоречивые чувства так и раздирали изнутри. Слова его жалили беспощадно, кровь от них леденела. Но тут же перед мысленным взором снова возникал взгляд его горячечный, и сердце, ухнув, провалилось… И глупая надежда нашёптывала: «Если он так смотрит, то ещё не всё потеряно. Сейчас он просто зол, но позже…».

***

Дурной день по всем законам логики и закончиться должен был какой-нибудь пакостью. Так оно и случилось. Лиза, наплакавшись после встречи с директором, в конце концов всё-таки пришла в себя и поручила Полине опять копировать какие-то документы.

– Потом отнесёшь их в бухгалтерию, – сухо велела она.

Выведав у Анжелы, где находится бухгалтерия, Полина понесла туда объёмную кипу, ещё тёпленькую и пахучую после копира.

А находилась бухгалтерия по соседству с кадрами, но если из кабинета кадровой службы не доносилось ни звука, то тут трепали языками вовсю. Полина, подперев стопку подбородком, уже потянулась к дверной ручке, как услышала своё имя.

– Алина говорит, эта Горностаева сразу на нашего Ремира глаз положила.

– Шустрая. Ну-ну… – хохотнул кто-то.

– Ага, раскатала губу. Особенно после всего, что Жмурик про неё рассказал. Подумала бы адекватно, кто он и кто она.

– А мне её, девочки, немного жалко. Глупая она просто, раз не видит, что не его поля ягода, – голос принадлежал явно женщине преклонного возраста. – Она, конечно, смазливая, отсюда все беды. Не понимает, что этого мало, что нужно иметь хотя бы вкус. Ну и конечно, гордость. И ум. Что на такую, как она, Ремир даже не взглянет. И уж точно не позарится. А она, глупенькая, даже не понимает, что этим только себя унижает.

– Да ну, Надежда Ивановна! Да какая она там смазливая? Просто размалёванная и вульгарная. Любую так наштукатурить, тоже будет казаться смазливой.

– Вот я и говорю, что нет у неё ни вкуса, ни ума, ни гордости. Видели ведь, в чём она ходит? Эта блузка ужасная… на какой помойке только она её откопала? А туфли? Калоши какие-то.

– Да-да-да, блузка у неё – это нечто! А думает, поди, про себя, что такая вся крутая, модная, в атласе ходит.