В те давние времена брак представлялся ей скорее глупой игрой, чем клеткой, в которой тебя запирают навечно, – как казалось сейчас.

– Обручившись со мной, ты бы сильно рисковал, – ответила она. – Тебе же известно, что я приношу разорение всем, кто ко мне сватается. И вообще, не уверена, что хотела бы быть королевой. Столько обязанностей.

– Ну, ладно тебе, это не такая уж плохая роль. – Эдуард щелкнул ее по вздернутому носику и улыбнулся. – Нам вместе было бы весело.

Они тогда посмеялись, словно речь шла о забавной шутке, и больше никогда к этому разговору не возвращались, но позднее Джейн часто вспоминала о нем. Что, если он говорил серьезно? Девушка даже стала подозревать, что ее мать и Томас Сеймур[8] именно это и имели в виду: специально послали ее жить у вдовствующей королевы в расчете на то, что Эдуард в конце концов захочет на ней жениться и она станет королевой.

Кроме того, двоюродный брат сказал правду. Быть королевой – не такая уж плохая роль, хоть она затруднялась представить себе Эдуарда в ином качестве, чем просто друга. Она много читала о любви и знала, что в присутствии возлюбленного сердце должно сильнее биться в груди, а дыхание сбиваться и так далее, и так далее, и так далее. А ничего подобного со своим кузеном она никогда не испытывала. С другой стороны, выйти замуж за лучшего друга – наверное, не самая худшая доля на свете. Далеко не самая худшая.

Однако затем случилось то, что случилось: Екатерина Парр умерла в родах. Томаса Сеймура обвинили в измене и казнили. Джейн отправили назад в Брэдгейт, и мать принялась подыскивать для нее новых кандидатов в мужья.

И вот Эдуард стоит на пороге смерти, а она сегодня выходит замуж. Скорее всего.

Если не случится какое-нибудь чудо.

Но день плавно перетек в вечер, и вероятность того, что семью Дадли внезапно постигнет ужасная катастрофа, которая спасет Джейн от уготованной судьбы, исчезала. Платье было надето, за ним последовал головной убор из зеленого бархата, и надежды Джейн растаяли, как снег в апреле.

Что казалось страшнее всего?

Никаких книг.

В промежутках между сооружением прически и подгонкой платья она умудрялась иногда провести рукой по корешкам книг на полках библиотеки. История, философия, наука – все, что она любит. Все, что могло бы выручить ее во время скучной церемониальной тягомотины.

Но леди Фрэнсис ударила ее по рукам, тянувшимся к корешкам с золочеными буквами.

– Никаких книг! Я не допущу, чтобы моя дочь давала брачные обеты, не поднимая глаз от какой-то пыльной страницы.

– Они были бы не такими пыльными, если б Дадли лучше заботились о них. – Джейн с тоской окинула взглядом этот рог литературного изобилия. И вправду, все очень пыльное, но уж точно пригодно для чтения – хоть сто раз подряд. – Возможно, вы предпочли бы, чтоб я взяла с собой вязание?

– Следи за своей речью. Сарказм не красит жен – такие никому не нравятся. – В верхней пряди каштановых волос леди Фрэнсис вдруг словно по волшебству проступила седина. (Собственно, не по настоящему волшебству, а по тому, которое свойственно взгляду дочерей на своих матерей. Ведь все мы прекрасно знаем, что единственное подлинное волшебство в природе – эзианское.)

Что ж, в замужестве есть по крайней мере один плюс: больше Джейн не придется жить с матерью.

Еще через несколько минут, полных суеты вокруг наряда – подтягиваний, подкручиваний и общих жалоб на плоскую грудь невесты, – раздался наконец стук в дверь.

– Пора!

Бросив взгляд в окно, Джейн увидела, что уже стемнело. Наступила ночь.

– Кем надо быть, чтобы захотеть жениться в темное время суток? – пробормотала она, покидая комнату.