Отец, наблюдая за мной и заметив мой интерес к фотографии, отдал мне свой фотоаппарат «Зенит», чтобы я научилась еще и фотографировать. Помню, в один солнечный зимний день, встав на лыжи, я отправилась в путешествие по близлежащим местам, а через плечо у меня висел папин фотоаппарат. Я была как никогда счастлива. По-настоящему счастлива.

Но мама не любила папиного увлечения фотографией, и мы, дети, знали почему. Мама показала нам его фотографии, непристойные фотографии, снятые с непристойных журналов. Отец если и делал их, то прятал от нас, а мама нам все показала.

– Видите, какой ваш отец? Вот он, развратник, чем занимается. – Она тыкала нам под нос его фотографии, а мы отворачивались, испытывая отвращение от увиденного.

Зачем она это делала? Зачем она нам это показывала? Ведь это так противно, так унизительно. Мы всего лишь дети, а детям этого видеть и знать не надо.

И все равно отца мне было жаль. У него столько талантов, и ни один не был реализован.

У нас были летние каникулы, но даже на каникулах я играла в школу. Я мечтала стать учителем, мечтала учить детей, поэтому с большим удовольствием в одиночестве воображала себя преподавателем. Но для этой игры мне требовалось помещение, чтобы мне никто не мешал, и школьная доска. А где взять такую доску? Ее надо было сделать. Я обратилась к маме за помощью, но мама только что пришла с работы, и ей было не до моих игр. Она отстояла две смены за станками, и ей требовался отдых. Когда ей мною заниматься? И она отказала мне:

– Галя, ты видишь, я устала. Придумай сама что-нибудь.

Я была очень расстроена. Глаза блестели от нахлынувшего огорчения, но я старалась не плакать. Вот в таком состоянии, сидящей на ступенях деревянного крыльца нашего дома, и застал меня отец:

– Что случилось? Почему грустим?

– Мне нужна школьная доска, а я не знаю, как и из чего ее сделать. А маме некогда, – ответила я отцу.

– И это все? Делов-то. Пошли со мной.

Мы отправились в сарай, где он нашел для меня фанеру и выпилил небольшой кусок прямоугольной формы, который вполне подходил для небольшой доски. Дал коричневую краску, которая осталась после покраски деревянного пола в квартире, и, конечно же, кисть.

– Ну а остальное, я думаю, ты сделаешь сама. Только не забудь потом кисть замочить в растворителе, – это было обязательным условием, – ну и сарай в твоем полном распоряжении. – Отец оставил мне ключи и ушел на обеденный перерыв.

Я нанесла краску на фанеру, дала ей высохнуть и оборудовала тут же, в сарае, класс для игры. Принесла учебники, указку и мел для доски. И началось мое обучение виртуальных учеников.

– Здравствуйте, дети. Садитесь. Сегодня у нас урок русского языка, и мы будем писать диктант. Поэтому закрываем учебники и открываем тетради. – И я начинала читать текст так, как обычно читает учитель на уроке. Так я могла играть целый день. Я была счастлива, и меня переполняла благодарность к отцу.

Самые сложные отношения у меня были именно с мамой. Несмотря на то что я всегда была ее защитницей, именно с ней у меня не складывались взаимоотношения. С каждым годом они становились только хуже и хуже.

Кто виноват? Я всегда считала и считаю, что в отношениях участвуют двое, а значит, и виноваты оба участника этих взаимоотношений. Это можно сказать и про мои отношения с отцом, и про мои отношения с матерью, и про отношения отца с матерью. Нельзя вину перекладывать только на одного человека.

Отчего стали портиться мои отношения с мамой? Может быть, я выросла и стала присматриваться к своим родителям? Может, я стала догадываться, что не во всех грехах виновен только наш отец? Я даже не помню, с чего конкретно стали портиться наши отношения с мамой. Но теперь я все чаще и чаще защищала отца, а маме это не нравилось. Плохие отношения с мамой разрастались и увеличивались, как снежный ком, пущенный с горы. Маме не нравилось видеть меня вместе с отцом, не нравилось, когда мы с ним о чем-то разговаривали. Она считала, что мы плетем заговор против нее и замышляем что-то нехорошее. Боже, как же это глупо – так думать об отношениях дочери и отца.