Вздохнув, опустила голову.

— Черт, Кит, похоже, у меня начинается депрессняк.

— Ну-ка, посмотри на меня, — двумя пальцами он приподнял мой подбородок. — Все будет хорошо, подружка. Тёмыч просто выпил. Ты же знаешь, какой он дурной после этого.

— Нет, не из-за него. Я буду скучать по тебе... — на последнем слове не выдержала. Слезы покатились из глаз, и, зарыдав, я уткнулась парню в плечо.

— Лёль, ну ты чего? Давай-ка прекращай соленые озёра делать. Будешь письма писать. Ведь будешь, а?

Я с трудом кивнула, всхлипывая и не в состоянии остановиться.

***

Артём

Артём огляделся. Черт, где эта Ритка? Отяжелевшая плоть донельзя распирала штаны. С недовольством оглянувшись на свою девчонку, о чем-то сюсюкавшую с Никитосом, Артем грязно выругался. Ольга, наверное, наивная дурочка, если думает, что он будет , ждать ее восемнадцатилетия. Да у него яйца лопнут в ожидании! Ритка с готовностью раздвинет для него свои ляжки. А вот и она, тут как тут.

— Тёмчик, — сладкий голосок музыкой прозвенел над ухом. — Почему один?

— Жду тебя, — кивнул в сторону выхода. — Прогуляемся?

Девушка с готовностью кивнула. Пусть так, но лишь бы насолить этой выскочке, которая называет себя ее лучшей подругой. За которой бегают сразу два самых красивых парня. Зато один из них нуждается сейчас в ней, хочет ее, и она с радостью даст ему то, что не может дать Олька.

Никита

Я видел, что Тёмыч вне себя от злости. Ревновал. А мне было по барабану. Я долго не увижу свою любимую девчонку и впервые не намеревался сопротивляться своим чувствам, тем более видел, как Артём вышел из комнаты вдвоём с Риткой — лучшей Олиной подругой. Хорошо, что Лёлька не видела этого — всхлипывала у меня на плече. А мне было приятно. Эгоистично хотелось, чтобы она продолжала оплакивать нашу разлуку.

— Я, наверное, глупая, — она подняла заплаканное лицо — глаза красные, опухшие, тушь чёрными кляксами.

— Наверное, — наклонился к ней, легко проведя губами по ее виску. Пушок волос приятно щекотнул. — Все веселятся, а ты ревешь белугой. Пойдём, я тебя умою.

Она кивнула, начала выбираться из-за стола, все так же вцепившись в мою руку.

Видит бог, я не собирался ничего делать — хотел только помочь девчонке, утереть ее слезы, но едва мы остались в ограниченном пространстве ванной комнаты, барьеры рухнули.

Мы задыхались от страсти, мгновенно обуявшей нас. В глазах Лёльки я читал непонимание, тоску, ещё что-то, что боялся знать. Она не моя.

Ладони девушки легко скользнули вверх, обхватывая меня за шею.

— Никита... — я услышал своё имя, упавшее с ее губ, и мгновенно поймал его вместе с солеными каплями, катившимися по ее лицу. Целовал ее щеки, колко и быстро, словно боясь не успеть, упустить это «своё».

Она приподнялась на цыпочки, подставляя для поцелуя губы.

— Целуй меня, — пробормотала, и я не смог больше сопротивляться.

Мы слились в одно целое, языки яростно сражались, пальцы цеплялись, путались в одежде. Внизу все бунтовало. Я не имел понятия как, но хотел быть внутри. Хотел, чтобы мы были едины. Ладошка Оли скользнула под ремень моих брюк, и это мгновенно отрезвило меня. Что я делаю? Я не имею права это делать. Не сейчас. Ей только шестнадцать, а я здоровый бугай с торчащим, как кол, стояком. Все должно было быть не здесь и не так. Да и вообще не должно случиться.

Перехватив ее руки, я заглянул девушке в глаза:

— Остановись, — я не узнавал своего голоса. Глухой, как у графа Монте-Криста из подземелья. — Мы не должны это делать. — Дымка в Олькиных глазах начала рассеиваться. Она всхлипнула, прижала ладонь к губам. — Давай сделаем то, зачем пришли сюда.