За дверью палаты слышатся голоса. Порываюсь вскочить, но незнакомец не дает мне подняться.

У него горячие пальцы. Чувствую их жар сквозь бумажное полотенце и больничный халат.

Дверь распахивается. Я замираю.

— Максим Николаевич, у меня хорошие новости, — в палату входит седовласый мужчина в белом халате. Следом за ним — медсестра. — С вашим...

Они недоуменно смотрят то на меня, то на блондина, все еще держащего руку на моей груди.

Кажется, в голове у обоих проносится мысль, что нет ничего проще, чем разбудить девушку, пощупав ее за грудь.

— Что за новости? Говорите, — обращается Максим к врачу резким тоном.

Я мысленно перекатываю на языке его имя: Максим Николаевич… Макс…

— С ребенком все в порядке.

— С каким ребенком? — спрашиваем мы с Максимом одновременно.

— С вашим, — отзывается врач, переводя довольный взгляд с меня на него. — Вы же беременны, а не я. Пока точный срок установить не могу, но, судя по результатам УЗИ, это вторая неделя.

Рука инстинктивно дергается к животу.

Я беременна? Меня сбила машина, а я беременна?

Страх расплывается по телу холодной волной. Я же могла потерять малыша!

— Поздравляю, Максим Николаевич, с прибавлением, — продолжает врач. — А теперь попрошу вас выйти, я должен осмотреть будущую мамочку.

— Нет! — вскрикиваю. — Пожалуйста, не уходите.

С мольбой смотрю в глаза Максима, а сама цепляюсь за его руку, будто он мое единственное спасение в этом мире.

Тот хмурится, но не выхватывает свою конечность из плена моих пальцев.

— Я останусь, — заявляет врачу.

Слегка сжимает мои пальцы, и я благодарно затихаю.

Врач задает вопросы, медсестра заносит ответы в бумаги. Я отвечаю и киваю невпопад. Чувствую слабое головокружение и шум в ушах. А еще меня пугает, что не помню кто я, и вообще плохо понимаю, что происходит.

— Итак, небольшое сотрясение, гематома в затылочной части головы и ретроградная амнезия, — заключает врач, пока медсестра делает пометки в журнале. — Такое бывает. Будем лечить. Ну что, Максим Николаевич, продолжаем стационарное лечение, а через семь дней, если осложнений не будет, сможете забрать жену домой.

Я сжимаю руку Максима.

Значит, он все-таки мой муж! А почему молчал?

Может… мы развелись? А ребенок откуда? Хотя, чего не бывает…

— Хорошо, — отвечает он, переводя взгляд на бейджик врача, — Петр Алексеевич. Вы же не против, если мой человек останется у палаты?

— Понимаю, безопасность прежде всего, — кивает врач.

А я недоуменно хлопаю ресницами: безопасность? О чем это он?

— Мне нужно отъехать по делам, но прошу меня информировать о состоянии… — тут Макс делает красноречивую паузу и как-то странно смотрит на меня, — пациентки.

От его взгляда хочется натянуть одеяло по самую макушку.

— Хорошо, Максим Николаевич — соглашается врач, потом обращается к медсестре: — Ниночка, все готово?

Та расплывается в дежурной улыбке, слишком приторной, чтобы быть настоящей:

— Да, Петр Алексеевич, все бумаги готовы.

Она передает журнал Максиму, не забывая при этом распрямить плечи так, чтобы медицинский халат обтянул грудь. Чувствую, что меня это злит, и отвожу взгляд.

— Распишитесь, Максим Николаевич.

Макс расписывается в бумажках.

Странно, что я совершенно не помню его, но это имя кажется очень знакомым. Не Максим, не Максим Николаевич. Именно Макс…

А еще солнечный свет и почему-то ромашки… Странные ассоциации.

— Я совсем ничего не помню, — признаюсь. — Ни тебя, ни где мы живем.

Будто кто-то взял ластик и полностью стер все воспоминания.

Он странно смотрит на меня.

— Могу я чем-то еще помочь? — вставляет Ниночка.

Кажется, у меня на нее начинается аллергия. Уж слишком хочется, чтобы она убралась и закрыла дверь с той стороны.