Я часто хожу в кино одна. Покупаю большое ведерко попкорна, сажусь где-то в конце зала и наслаждаюсь фильмом. Иногда, правда, сплю, а иногда с завистью и грустью смотрю на влюбленные парочки.

Часто в голову закрадываются мысли, что до конца жизни я так и останусь одна. Безответная любовь – страшная штука.

Вместо того чтобы смотреть на большой экран, пялюсь в телефон и обновляю ленту инстаграм. Пересматриваю фотки Вовы, замечая, что фото с девушкой на море, которое еще вчера было в его профиле, исчезло.

Это воодушевляет. Значит, он снова свободен и сегодня у меня есть все шансы.

О чем был фильм, я так и не поняла, слишком уж трепетало сердце от радостной новости. В своей голове я уже нарисовала радужные картины того, как вечером Вовка подвозит меня на своей черной Бэхе до дома, страстно целует и предлагает встречаться.

С этими мыслями медленно бреду в сторону дома, чтобы убить ещё немного времени. До одиннадцати осталось каких-то пять часов.

Улыбаюсь прохожим, не замечая ничего на своем пути, свечусь как лампочка и просто радуюсь теплому весеннему дню. Еще каких-то два месяца, сдача дипломной работы – и все! Свобода, новая жизнь, работа и даже, возможно, Вовка!

***

Еще издалека  замечаю какое-то оживление прямо у входа в нашу парадную. Тетя Катя суетливо бегает с чашкой чая и пирожком в руках вокруг какого-то мужика. А мужик в это время устанавливает длинную красивую лавку. Прямо перед ее окнами. Ну все, держитесь, соседи, теперь у сталкера появился пункт наблюдения.

Тетя Катя два месяца писала обращения в ЖЭК по поводу этой лавки, и, наверное, кто-то сверху услышал ее молитвы. Или молитвы работников ЖЭКа, потому что достала она их уже знатно.

Прохожу мимо, пытаясь остаться незамеченной, и с интересом разглядываю мужчину: в меру подкачанный, с татухами на руках, в рваных джинсах и темно-синей футболке с надписью Tommy Hilfiger. Как-то сомневаюсь, что это работник ЖЭКа. Может, по какой-то депутатской программе выделили деньги на лавку и теперь этот самый депутат обхаживает соседку в надежде, что ее голос на выборах станет решающим?

Не зря же она даже пирожки свои вынесла. Которые, кстати, вкусно пахнут на весь двор, когда она их жарит.

Чувствую вибрацию телефона в кармане джинсов.

Смотрю на экран, никак не решаясь ответить.

Отец.

Биологический отец.

Родители развелись, когда мне было три. Папа был военным и часто мотался по командировкам, поэтому видела я его очень редко. А потом и вовсе переехал в другой город, и наше общение свелось к звонкам раз в месяц и встречам раз в год.

Сначала я скучала, плакала, просила маму отвезти меня к папе, а потом прошло…

Из любимого родного отца он превратился для меня в чужого человека. Единственный плюс в его существовании – подаренная квартира. И то здесь я бы поспорила.

– Да, – все же решаю ответить. Мало ли, может, он при смерти? Работа-то у него опасная. Следователь. Кажется. Или оперативник...

– Привет, как у тебя дела? – спрашивает так, словно ему и в самом деле интересно.

– Все ок.

– Ясно. А… а как учеба? Когда диплом?

– Скоро. – Сажусь прямо на ступеньки лестничного пролета между первым и вторым этажами и наблюдаю, как колышутся листья каштана за окном.

Повисло тягучее молчание. Мне все равно, я первой заводить разговор не собираюсь. А он, если хочет, может помолчать в трубку вместе со мной.

– А как на личном фронте? Парень есть? – с фальшивой бодростью спрашивает он.

– Нет.

– Ясно. А…

– Дима, я жива, здорова, все со мной нормально. Ничего не поменялось с августа, когда мы виделись в последний раз. Не нужно звонить, я не нуждаюсь в этой фальшивой заботе.