Всю свою жизнь я прятал свое прошлое в себе, переваривал его, как стиральная машина с бесконечным циклом белье в барабане, и даже не подозревал, что именно оно, мое прошлое, может стать самым лучшим бэкграундом, самым главным источником вдохновения и творчества и самым богатым для него материалом. Ведь никто раньше мне об этом не говорил. Я понял, что мне не нужно ничего придумывать, все, что мне нужно, у меня есть. Хотя бы для начала. И эта мысль стала для меня прорывом и освобождением! Настоящим озарением! Но главное, эта мысль примирила меня с собой, я полюбил себя и свое прошлое несмотря на то, каким бы драматичным оно ни было.

У меня есть еще один пример того, как автобиография стала фундаментом целого цикла картин одной художницы. Более того, этот пример наглядно (а как еще, это же художественное творчество) показывает, как личные воспоминания переплавляются в образы понятные всем и становятся настоящим искусством. Несколько Московских и Европейских галерей сегодня хвастаются тем, что в их фонде есть работы Евгении Мельниковой. Евгения – современная художница, прошедшая долгий путь поиска себя. Как и многие художники, она получила академическое образование. Но проблема была в том (и это не только ее проблема, а большинства выпускников академических художественных вузов), что академическое образование хоть и дает весь набор навыков и инструментов, но так сильно запирает в рамках, что выпускники буквально задыхаются и не знают, где они все это могут применить, что им писать и о чем говорить в своих работах. Им словно говорят: теперь ты готов, делай что хочешь! Однако никто и не подозревает, что именно он хочет и как это вообще – хотеть. Их будто во всеоружии выставили за дверь, а за этой дверью мир, в котором не с кем воевать. Можно много спорить и говорить о современном искусстве, но главный его постулат – искусство должно быть высказыванием. Современное искусство – это всегда контекст и текст в этом контексте. Академизм оказался слишком оторван от современности. В программу обучения не входит даже Малевич. Вы получаете диплом и будто стоите посреди рейв-вечеринки в костюме 19-го века. Это еще в лучшем случае. Вот почему выпускники академических вузов чувствуют себя буквально не своей тарелке. Вообщем, Евгении пришлось закончить еще три или четыре курса, прежде чем понять, в каком мире она очутилась и что же ей рисовать. Что же она сделала? Она вернулась к себе, к своему прошлому и да – драматическому прошлому. Женя рано потеряла родителей, многих близких родственников, дом и сад в котором они жили вместе. И теперь, все эти люди, объекты и воспоминания стали материалом для ее картин. Темы ее разговора – смерть, цикличность природы, ее увядание. Во всем этом она ищет эстетику. Визуальные поиски ( например, мертвый кролик, сухая ветка, увядающий цветок, гнилые фрукты) превратились в искусство. Но в ее работах нет драматизации, ужаса, крови, нарочитой действительности. Увядание в ее работах превратилось в неподдельную красоту. При этом вся «натура» ее творчества не придумана, не взята из вне. Это воспоминания, это то, с чем она сталкивалась в детстве, то что она переживала в связи с этим. Родительский дом и сад были миром, который она исследовала, а теперь стали кладезью образов для ее картин: яблоки-падалицы, засохшие между окнами бабочки и жуки, кроты и мыши-полевки, увядающие клумбы цветов. Звучит это как предметная живопись, но это не так. Каждая картина Евгении – это целый мир. Конкретные предметы – превратились в образы, ее личные паттерны, в символы, из которых она выстраивает циклы своих работ. Она признается, что ранняя потеря родителей сделала ее взрослым ребенком, но чувство необходимости беззаботности, желание вернуться в счастливое детство, позволили ей создавать не мрачные, а сказочные миры на своих полотнах, которые к тому же понятны и доступны зрителю. Она разрешила себе делать то, что для нее действительно важно. И это принесло свои результаты.