Коляска оказалась тяжелой. Я подхватил её, спустил и поставил на асфальт. Девушка бросилась к ней, чуть прихрамывая. Ребенок, наконец, разорался, стало быть, жив. Соседка тем временем откинула шторку и взяла его на руки. Так я впервые увидел ЭТО. Интенсивно розовое, яростное. Я бы на его месте тоже гневался – чуть не угробили на лестнице. Пока мать пыталась успокоить дочь, я приладил колесо на место. Болт, удерживающий его на месте, открутился. Я прикрутил его пальцами, как сумел. Конечно, ключи бы, но у меня их даже в машине нет. Проверил и остальные колеса – везде болты подтянул. Не хватало ещё, чтобы она угробила младенца, все равно виноватым окажусь я. Просто потому, что живу по соседству.

Я закрутил последнее колесо и выпрямился. Руки испачкались. Господи! Я превращаюсь в пролетария. Скоро выходные буду проводить с бутылкой пива в гараже, разбирая и снова собирая машину просто от того, что делать нечего.

– Спасибо, – вдруг сказала она. – Большое.

И ушла, толкая коляску и держа ребёнка в одной руке. Его она прижимала к груди, и мне казалось, что малышка смотрит на меня через мамино плечо. Глюки. Я уехал на работу развозить бумажки из одного места в другое. Периодически думал о соседке, и это меня напрягало. Я не мог вспомнить, когда у меня последний раз была женщина. После развода я ушёл в загул. А потом? Даже не помню. Видимо, все дело в этом. У меня было много знакомых девушек, которых я мог бы пригласить на ночь, но все мы вращались в одном кругу, и пригласи я их в съемную квартиру, меня бы долго преследовали сплетни, чего я очень не любил. Я позвонил Анжеле – Лизкиной подруге. Она и не в такую глушь приедет, чтобы Лизе напакостить.

Я заказал роллы и пиццу – рабочему существованию рабочую еду. Купил вино. Зря старался. Она приехала уже пьяной. Плюс один – она так и не разглядела, в каких условиях я живу. Зато я не знал, как её выпроводить, и о сексе даже не думал. Меня не возбуждали пьяные женщины – они вызывали отвращение. Анжела уходить отказывалась. Я сунул ей денег, вызвал такси. Задушил в себе остатки джентльменского воспитания и вытащил гостью в подъезд. Не знаю, понимала ли она вообще, где находится, но уходить отказывалась, за дверь цеплялась. Я с тоской вспомнил о консьерже, который обитал в подъезде моего дома, и такие ситуации решал на раз-два.

– Что здесь происходит?

Двери лифта открылись, из них – ожидаемо – вышла соседка. Как в дурацкой комедии – вовремя. Посмотрела на нас, округлив глаза. «Точно – глаза у неё почти чёрные», – подумал я, а Анжела застонала. А потом её вырвало. Прямо мне под ноги. Я выругался. В моей благополучной жизни таких ситуаций не возникало даже в молодости.

– Надеюсь, вы уберете, – брезгливо сказала соседка, откатывая коляску в сторону.

Я кивнул. Анжела снова застонала. Соседка открыла свою дверь, оттуда заорало чудовище.

– Герман, – простонала моя несостоявшаяся любовница. – Я тебя хочу!

Боже, я ненавижу этот мир! Судорожно гуглю номер ближайшей клининговой компании – я не хочу убирать ЭТО сам. Дверь за соседкой закрылась, но я успеваю услышать её фразу:

– Господи, у него ещё и имя идиотское…

Я хочу провалиться под землю. Сначала продырявить каждый из пяти этажей снизу, подвал, а потом уже под землю. Звоню в клининговую службу, обещаю им двойные чаевые за скорость, и тройные, если они помогут мне спустить вниз пьяную женщину, которая никак не отцепляется от моей двери.

Моя мама была персоной икс. То есть совершенно точно какая-то женщина произвела меня на свет, да и Дуньку тоже, но я её в глаза не видела. По крайней мере, я этого не помню. Воспитывал нас отец. Смеялся, что нас в капусте нашли. Удивительно, но я очень долго верила. Вплоть до того, пока меня в первом классе не просветили, откуда вообще дети берутся. Я, в свою очередь, просветила Дуньку. Если раньше, когда мы ездили на дачу, я заглядывала под все кочаны, боясь и надеясь обнаружить там прибавление в семействе, то потом рассматривала всех женщин, как мины замедленного действия. Мне казалось, что любая из них может в любой момент разродиться дитем, а как это происходит – не представляла. И слава богу.