С каждым новым днем моя тревога только усиливалась. Когда мы выходили гулять, я замечала, что Ариша продолжала смотреть в сторону, словно она видела что-то невидимое для меня. В других детях я наблюдала активное взаимодействие: смех, игра, жесты. И лишь Ариша продолжала плутать взглядом, отдаляясь от этого живого мира, словно была в своем собственном пузыре. Я всматривалась в ее глаза, надеясь увидеть отражение ответов на свои все более навязчивые вопросы. Внутри меня пробуждался страх. Может быть, что-то не так? Может, я не такая хорошая мама, как думала?

Когда она начала показывать свои первые эмоции, меня это обнадеживало, но вскоре выяснилось, что после веселого смеха начиналось странное повторение движений. Я уже не могла игнорировать то, что происходило с ней. Ариша могла часами играть, зацикливаясь на одной и той же игрушке. Она обнюхивала и изучала ее с такой страстью, будто хотела понять ее секрет. Я помнила, как сама любила исследовать мир в детстве, но в отличие от других детей, которые могли переключаться с одной игры на другую, она оставалась сосредоточенной только на одной. Я чувствовала, как растет мой страх, и он окутывал меня, как тяжелый туман.

Некоторые из этих повторяющихся движений были милыми. Она любила вертеть меня на месте, дергать за ушко, а потом вдруг начинала хлопать в ладоши, когда ей это надоедало. Но постепенно эти действия стали моим камнем преткновения. Я задавала себе вопросы, но ответы скрывались где-то на дне моей души, и понимание того, как их извлечь, казалось невозможным. «Это нормальное поведение малыша или нет? Должна ли я об этом беспокоиться?»

Случайные взгляды на другие семьи также подрывали мою уверенность. Я наблюдала, как другие мамы с детьми их же возраста ведут себя; их дети смотрели им в глаза, прыгали от радости и подбегали к ним, чтобы обнять. Я ловила себя на мысли о том, как сияли мои глаза, когда я видела другими детьми искренние улыбки. «Почему Ариша не делает этого? Почему она не обращает внимания на других?» Эти вопросы, подобно нестерпимым гвоздям, вонзались в меня все глубже и глубже.

Когда я решила обратиться к семейному врачу, предварительно посетив уже множество онлайн-форумов, я надеялась, что тот даст мне ясные ответы. Я была полна смятения, когда делилась своими переживаниями. «Почему она не говорит? Почему не смотрит мне в глаза? Есть ли что-то плохое в том, что она повторяет движения?»

Все это время я словно пробивалась сквозь мрак, искала выход, но вместо этого мне снова и снова открывались двери, ведущие к новому страху. Врач, выслушав меня, сказал: «Вы сами увидите, дети развиваются в своем темпе». Эти слова не были успокаивающими; они скорее говорили о том, что я становилась слишком тревожной мамой, которая не видела ничего за пределами своих страхов.

Но почему я не могла просто отпустить эти тяжелые чувства? Почему не могла оставить это в прошлом? С каждым разом, когда я видела, как моя дочь не реагирует на мир вокруг, я тревожилась все больше. Я пыталась обосновать собственные переживания, искала дружелюбные лица для разговора. Я подумала о том, чтобы посетить группы поддержки, но каждый раз внутри меня срабатывало настороженное чувство: «А если это просто моя паранойя?»

Меня терзали мысли о том, что, возможно, я не справляюсь с этой ролью. Временами мне казалось, что я ищу в ней что-то, чего в действительности нет. Эта внутренняя борьба стала таким же неотъемлемым аспектом моего бытия, как сама материнская любовь. Я чувствовала, что нахожусь на одной стороне, а мир других матерей и их счастливых детей – на другой.