Смесь сушёных трав для такого случая у меня всегда имелась под рукой: собранные на кладбище цветы барвинка - ведьминой фиалки, ягоды белой омелы, выросшей на грабе у священной рощи, корни вербены, выкопанной на рассвете голыми руками. Каждое растение несло свою силу, а вместе они обретали новое свойство, как обретают новое пальцы, сжатые в кулак. Оживляющий порошок я смешала в горсти с водой, натёрла тело юноши и приготовилась заклинать:

- Furatus vitae…[Похищенная жизнь… (лат.)] 

Не успела я договорить, как тело вздрогнуло и пришло в движение. Медленно, словно под давящей толщей воды, согнулись колени, и Лео сел. Он не видел меня, хотя глаза были открыты. Взгляд ничего не выражал.

- Лео, - позвала я.

Ни один мускул не дрогнул. Он не помнил себя. А слышит ли он?

Хлопок в ладоши заставил его вздрогнуть. Значит, слышит. Понимает ли?

- Иди сюда!

Он медленно спустил ноги со стола, встал на пол и, покачиваясь, двинулся в мою сторону. Отступив на шаг, я ждала. Он прошёл мимо, упёрся в стену и остановился.

Не то, совсем не то!

Подобных оживлений я насмотрелась во времена Арраса, когда первые христиане частенько использовали их в своих ритуалах. Тогда способность оживлять считалась чем-то вроде знака принадлежности к истинной вере, и пришлые проповедники не пренебрегали этим приёмом.

Каждый из проповедников имел длинный список воскресших от его молитв людей. Находя тех, чья жизнь едва теплилась и не могла обнаружиться простым осмотром тела, она вливали жизнь обратно. Но их снадобья были плохо выдержаны, пропорции подбирались на глаз, и порой получались бессмысленные люди-куклы, что повиновались приказам и не испытывали никаких чувств. Оживлённый мог есть и пить безостановочно, пока не разрывался его живот, или же безо всякой причины залезал в растопленную печь, жарясь там и не понимая, что происходит. Чудеса получались неискусно и грубовато, а последствия были непредсказуемы.

Аррасцы не удивлялись подобным «чудесам» – ожившие тела в колдовских ритуалах были им не в новинку. Поскольку ведьмы в этом деле преуспели гораздо больше, люди по-прежнему обращались к ним. И через некоторое время появился запрет на воскрешения, а воскрешённых стали считать мертвецами, в чьё тело вселился демон.

Пожалуй, если сейчас кто-нибудь войдёт и увидит Лео в таком полуживом виде, мне точно не миновать костра…

Обхватив за плечи, я отвела его обратно и уложила на стол. Он не сопротивлялся. Никакой воли – только покорность тому, кто оживил. Это был не человек, а лишь живое тело. Так сильно я ещё не промахивалась. Значит, сложность крылась не в магии, а в жизни, не желавшей возвращаться в тело.

С сожалением провела ладонью, собрала и впитала обратно только что потраченную силу. Мне пригодится, а ему пока не нужно. Тело обмякло и вновь утратило признаки жизни.

И чем дольше он не оживал, тем более тонкой становилась нить, на которой висела моя собственная жизнь.

15. Глава 15. Расследование

Снова на столе передо мной лежало тело. Красивое безжизненное тело. Спящий красавец. Что, если вселить в него какую-нибудь случайную сущность, да хотя бы животного?

Со временем свыкнется, освоит речь, даже ложные воспоминания появятся, если почаще говорить ему о том, что якобы с ним происходило. Новая сущность по кусочкам соберёт навыки, привычки, всё, что осталось в памяти тела. А уж с разумом разобраться не составит большого труда.

Мне доводилось творить такие «воскрешения», когда измученные потерей родственники усопшего были готовы на всё, даже на убийство, лишь бы вернуть близкого человека. Они признавали желаемое за действительное, а если подмену не видно с самого начала, то впоследствии увидеть и вовсе невозможно: поддельный родственник под влиянием заботы обретал сущность, почти неотличимую от утерянной. Да и кто возьмётся утверждать, что это подделка? Ведь любовь, что дарили возвращённому человеку, была искренней, а значит, она превращала любую подделку в истину.