– Угу.

– Почему чудила?

– Когда я сюда приехал с сестрой, семестр уже во всю шел. У нас были сильные грозы тогда, выехать в академию не представлялось возможным, а то был первый наш год здесь. Появился я в группе – все уже друг друга знают, хорошо общаются. На меня особо внимания и не обращали. А потом смотрю – парнишка сидит на первой парте, одинокий такой, в книгу уставился… и так все время. Даже ел с книгой. Истории какие-то, религии разных народов, древние языки, забытые мифы и прочая старая библиотечная дребедень. Ну, я и подумал, чем он хуже других? Вот и заговорил с ним. А он мне с ходу – «привет, я чудила». Короче, его так ребята прозвали. А он и не против. Говорит, это не плохо, это признание того, что он не такой, как все. И я с ним согласен.

Улыбка скользнула по моему лицу. Черт, а он был невероятно прав. Помню, когда я встретил Джейсона, то тоже посчитал его странным типчиком. Он как-то чудно приподнимал брови, когда моргал, очень быстро говорил, даже не слушал, одевался как павлин… а потом… он и в самом деле необычный. Моргал он совершенно обыкновенно, на самом-то деле. Просто в первый раз пытался произвести на окружающих впечатление. Необычное такое, слегка отталкивающее впечатление. Ему это блестяще удалось, нескольких горожан он прямо очаровал. В Таботе и Власе я увидел нас с Джейсоном. Я – серьезный и спокойный, задумчивый Табот и он – чудаковатый, умный и впечатлительный Влас. Они были лучшими друзьями. Может, и мой лучший друг сейчас остался где-то там, в моем прошлом? В голове сверкнула мысль, что я упустил что-то очень важное в своей жизни.

– Милена – зацепка. Очень сильная зацепка, на данный момент. Нельзя позволить ей повторить это, – заговорил Табот, перебив мои мысли.

– Погоди ты бежать с солнцем наперегонки. Она еще не проснулась. А пока этого не случиться – загадывать рановато будет. Продвижение в этом деле сейчас на волоске. Думаю, сегодня я еще отлежусь. Ходить будет тяжко. А вот завтра утром уже встану на ноги.

– К слову, мисс Аттора назначила тебе больничный до поправки. Она поговорила с врачом, через неделю выйдешь на работу.

– На мне все заживает так же быстро, как меняется погода.

Он улыбнулся.

Спасение Милены действительно улучшило его настроение. Я знал Табота не так давно, но ощутил сердцем, что ему становилось все лучше. Надежда на раскрытие тайны гибели его сестры подстегивала его. Табот достал карманные часы и подал мне:

– Открой.

Это были золотые часы с гравировкой – на крышечке красовалась надпись – «Табот Эстер». Идеально ровные колечки сплетались в прочную цепь, а на краю часов выпячивала небольшая шарообразная кнопочка. Я щелкнул ей, и крышечка поддалась. На обратной стороне находилась немного небрежно вклеенная фотография. На ней была девушка с длинной черной косой, прямой челкой и розовыми щечками. Длинные реснички взмывали вверх, тянувшись к идеальным округлым бровям. Взгляд ее сиял и был полон жизни.

– Филасия. Этим летом мы гуляли по горам, она захотела сфотографироваться. Последнее ее фото. Лучшая сестра на свете.

Не знаю как, но я проникся его болью.

– Мне очень ее не хватает.

– Очень красивая, – я вернул ему драгоценность, – Мы выясним, в чем дело.

Он снял очки и протер линзы салфеткой:

– Я пойду. Завтра снова занятия. Отдыхай и набирайся сил.

И Табот ушел, так и не дождавшись Власа. Минут через пять пришел и чудила. Он передал мне чашку с кофе, пожелал выздоровления и отправился за Таботом.

Я оставил кофе на прикроватной тумбе и поехал на коляске в коридор. Дверь в соседнюю палату была открыта, поэтому я решил войти. На кровати мирно лежала Милена. Светлые волосы ее заняли почти всю подушку, а и без того белое лицо казалось еще бледнее. Я молча смотрел, как она дышит. Из головы не лезло выражение ее лица перед прыжком: отуманенный взгляд, пустой и безжизненный, с отголоском человеческой души где-то там, в недрах остатков разума. Что могло заставить бедняжку пойти на такое? Это так и останется загадкой, пока она сама не скажет мне этого. Если (на что я искренне надеюсь) она очнется.