Мой маленький Будда Валентина Ласлоцки

Деривативное электронное издание на основе печатного аналога: Мой маленький Будда: пер. с венг. / Валентина Ласлоцки. – М.: Теревинф, 2009. – 200 с. ISBN 978-5-901599-98-3

В соответствии со ст. 1299 и 1301 ГК РФ при устранении ограничений, установленных техническими средствами защиты авторских прав, правообладатель вправе требовать от нарушителя возмещения убытков или выплаты компенсации

© В. Ласлоцки, 2009

© «Теревинф», 2009

«Все люди рождаются свободными и равными в своём достоинстве и правах. Они наделены разумом и совестью и должны поступать в отношении друг друга в духе братства».

Всеобщая декларация прав человека, статья 1.

Уважаемый читатель!

Я вынуждена признать наперёд, что в моей книге Вы встретите много обобщений. Когда я пишу «все» или «никто», во мне говорят негодование, обида, боль. Конечно же, я знаю, что есть много таких людей – среди них врачи, учителя, политики, служащие госучреждений, – которые с искренним сочувствием относятся к моему сыну и ко всем тем, о ком пойдёт речь в этой книге. Но, к сожалению, и в данном случае исключения скорее подтверждают правила, нежели опровергают их.

Семейный обед получился скомканным и быстро подошёл к концу. Короткий «обмен мнениями» между мной и моим семнадцатилетним сыном привёл к ставшему уже привычным результату Мы опять не поняли друг друга. На меня навалилась смертельная усталость. Не физическая: я просто устала от бесполезных споров, с некоторого времени повторяющихся с завидной регулярностью. Естественно, я хочу для своего сына только хорошего, но мой маленький сыночек чувствует себя уже взрослым. На любое моё, даже самое безобидное, замечание он раздражённо бросает: «Ты этого не понимаешь!!!» – или вовсе, не удостоив вниманием, молча уходит в свою комнату, демонстративно закрыв за собой дверь.

«Это у него переходный возраст! Скоро пройдёт!» – успокаивает меня свекровь. «У нас в семье то же самое!» – жалуется подруга. Да я и сама знаю (по опыту работы в средней школе; я не только в теории знакома с особенностями подросткового возраста), что любая семья рано или поздно переживает подобный период и что рано или поздно он заканчивается. Всё знаю, всё понимаю, но сердце ноет: неужели он не видит, что обижает меня своим поведением, не замечает, как глубоко ранят его необдуманные слова, причиняя боль той, кто любит его больше всех? Любит так же, как в детстве. Или ещё сильнее. А ему, выходит, уже не нужна мама?.. Так человек взрослеет? И это нормально? Надо смириться с этим и принять как данность?

Автоматически собираю со стола и мою оставшуюся после незадавшегося обеда грязную посуду, ломаю голову над проблемами, которые кажутся неразрешимыми, и пытаюсь справиться с подступившими слезами… В этот момент ко мне подходит мой старший сын и, положив голову на плечо, нежно обнимает. Он почувствовал мою боль и пришёл успокоить. Его участие – самое лучшее лекарство. Я уже не сдерживаю слёз, перед ним мне не надо играть роль сильной мамы и вообще никакой роли играть не надо. Он всё знает, всё чувствует. Поворачиваюсь к нему, и теперь уже я кладу свою голову на крепкое плечо сына. И горько плачу… Имике (ему двадцать лет, но в семье все называют его «Имике», потому что он был первым – первый сын, первый внук, первый племянник) терпеливо, не говоря ни слова, гладит меня по спине. И я постепенно успокаиваюсь и уже не чувствую себя самой несчастной мамой на свете. Мой старший сын, как всегда, взял на себя всю мою боль.

Так было с самого момента его рождения.

Два сына, два разных мира… Но для меня оба одинаково дороги…

Я с радостью и с трепетом ждала своего первенца. После затянувшегося токсикоза беременность протекала нормально, и уже ничто не омрачало моей радости. Но роды были тяжёлыми. Сильные предродовые схватки продолжались почти сутки. Я выдохлась, обессилела, не чувствовала ничего, кроме одной только всепроникающей боли. До той самой секунды, пока не услышала голос сына, его первый крик. Боль неожиданно оборвалась, и я почувствовала бесконечное облегчение и тепло. Яркий свет заполнил всё вокруг. Родился мой Имике. 15 февраля, в субботний день. Бесконечным было и моё счастье. Целых три дня…

Во вторник утром в палату, где я лежала и считала минуты до того, как принесут моего мальчика на кормление, вошла детский врач и деловым тоном сообщила, что мой долгожданный ребёнок родился с синдромом Дауна. Она говорила быстро и длинно. Я почти ничего не понимала. И не только из-за незнания венгерского языка: я вообще ничего не знала ни о каком таком синдроме. Но сразу почувствовала, что с моим сыном случилась большая беда.

Мир вокруг рухнул. Ощущение счастья испарилось так же быстро, как родовая боль. Слёзы потекли сами собой, откуда-то снизу накатывала волна холодного страха, но я старалась не поддаться панике. Сквозь слёзы я впилась глазами в бесстрастное лицо врача, всеми силами пытаясь понять, о чём она говорит. Сейчас, спустя двадцать лет, я, возможно, знаю о синдроме Дауна гораздо больше некоторых врачей, которые не сталкиваются с этим генетическим феноменом в своей каждодневной практике. Но это сейчас. А к тому времени я даже не видела ни одного человека-дауна (как в Советском Союзе, так и в Венгрии их держали в закрытых интернатах для душевнобольных или (!) в психоневрологических лечебницах). Напрасно доктор перечисляла мне внешние признаки «болезни»: монгольский разрез глаз, плоская переносица, увеличенный язык, маленькие уши, глубокие борозды на ладонях и ступнях. Какое отношение всё это имеет к моему сыну?! Он у меня такой… идеальный!

Красивые голубые глазки. Маленький смешной носик пипочкой. Аккуратные маленькие ушки (я сразу обратила на это внимание и радовалась, что он не такой лопоухий, как другие дети). Язык часто высовывает, потому что у него хороший аппетит. Никаких глубоких борозд на ладошках я просто не заметила. Да и времени-то не было рассмотреть: его приносили на короткие полчаса, только чтобы покормить. Доктор захлопнула историю болезни и ушла. Она выполнила порученную ей неприятную миссию. Я осталась наедине с мучительными мыслями. Соседка по палате, до того с обострённым вниманием слушавшая «приговор» врача, легла и закрыла глаза, чтобы не разговаривать со мной, а может, просто возносила молитву Богу, что это случилось не с её сыном. Она поняла всё, что сказал педиатр, в том числе и то, что внешние признаки синдрома Дауна – не самое страшное. Это моих познаний в венгерском языке было недостаточно (и слава Богу!), чтобы понять страшные слова, произнесённые доктором: «душевнобольной». Я только одно знала: мой сын в беде!

Тогда я поклялась, что сделаю всё от меня зависящее, чтобы помочь ему. И даже больше. До сегодняшнего дня я придерживаюсь данного самой себе обещания. Что бы ни говорили специалисты, я всегда очень внимательно выслушивала их мнения, рекомендации, но фильтровала всю полученную информацию и запоминала только то, что считала нужным. То, что может помочь Имике.

Семья моего мужа поддерживала меня. О чём бы я их ни попросила, они во всём шли навстречу. И не только в каких-то бытовых вопросах. Главное, они поддерживали меня морально, скрывая свои боль и разочарование. Имике был первым внуком в семье, первым племянником для братьев Имре. «Наследник престола», – любил повторять свёкр. Он один не верил в страшный диагноз. Не хотел верить. А другие не верили в чудеса, они верили врачам.

Свекровь всегда была рядом. Она заменила мне мать, потому что моя мама была за тысячи километров от меня. Като-мама нянчилась с внуком, давала советы по уходу за младенцем (она сама воспитала троих сыновей, так что опыта было не занимать), баловала старшую и тогда ещё единственную сноху любимыми блюдами (даже пельмени научилась делать!), чтобы молока больше было. Не задумываясь, в довольно резкой форме отказалась от услуг патронажной сестры, с которой они к тому же были добрыми соседями, когда та в один из визитов, осмотрев Имике, картинно заплакала:

– Ох, господи! Так жалко! Прямо сердце разрывается! – прошептала она свекрови, вытирая слёзы.

– Тогда не приходи! – заявила свекровь. – Не надо нас жалеть! Тут слезами не поможешь.

Она защищала меня. Не хотела, чтобы я лишний раз расстраивалась.

Я и без того часто плакала, на что она строго говорила мне: «Тебе нельзя плакать! Молоко пропадёт!» Но я знаю, что сама она жалела меня. Только у неё это шло от сердца. Ведь Имике был её первым внуком, сыном её старшего сына. Более всего прочего мне помогали её понимание и невероятная женская сила. Я ни разу не видела её плачущей. Но часто и она не могла скрыть своего удивления, если «беспомощный» малыш делал что-то такое, что для здорового ребёнка является естественным. Было бы глупо с моей стороны обижаться на неё за это. Наоборот, мы вместе радовались каждому маленькому успеху.

Мужа не было рядом. Он не мог поддержать меня, помочь, взять на свои плечи хотя бы часть тяжкой ноши. Он писал свою дипломную работу в Москве. До окончания университета оставалось всего несколько месяцев. Мы не могли себе позволить, чтобы он бросил учёбу, не получил диплом. Мне достаточно было знать, что он полностью доверяет мне. Знает, что я сильная, и верит: всё, что я делаю для нашего сына, правильно. И всё-таки мне очень не хватало его. Я не могла ни с кем разделить свои сомнения. Надо было в одиночку справляться с физической усталостью, со страхами, с душевной болью.