Я смотрел на неё, как на заморское чудо-юдо. Шуша мой взгляд истолковала по-своему.

– Я вот всё это, – обвела она пальчиком стол по кругу, – не умею. Ни готовить, ни посуду мыть, ни пылесосом пользоваться.

– А, да. Не для того папка ягодку растил, – хмыкнул я.

– Не хами! – стукнула она кулачком по столу, а я на всякий случай подальше от неё тарелку отодвинул. А то будет то же самое, что и с вазой. Лечи её потом.

– Не дерзи! – ответил ей в тон, абсолютно не ощущая взрыва эмоций, не то, что она – Шушу просто-напросто потряхивало.

– Я хочу, чтобы до тебя дошло, – втолковывала она мне, как маленькому. – Я не собираюсь здесь ишачить. Да хуже того: я ничего не умею!

– Ты повторяешься, а я с первого раза всё понял, – склонил голову набок, рассматривая её с превеликим удовольствием. – То есть жить ты тут всё же собираешься, а всё остальное должны делать рабы? Может, тебе и попку нужно подтирать? А то не принцессино это дело. Вдруг ручку замараешь?

Шушу надо было видеть. Агонь, а не девушка. Столько эмоций, гамма экспрессии. Одни глаза чего стоили. Напалм, прожигающий до костей!

– Хам, мужлан, грубиян! – истово извергала она из себя эпитеты в мой адрес. – Настоящий дикий Орангутан! Впрочем, ничего иного я от тебя и не ожидала!

– А знаешь, я тебе отвечу почти теми же тезисами, коими ты меня недавно потчевала: не умеешь – научим, не хочешь – заставим. Я покажу, как мыть посуду и уверен: такая высокоинтеллектуальная особа, как ты, вполне способна освоить пылесос.

Она набирала в грудь воздух, открывала рот, закрывала рот, хлопала глазищами. Шушу душили эмоции. Крыть особо ей было нечем.

– Не умею, не хочу, не буду! – наконец-то «родила» она гениальное и снова расплакалась.

– Ты привыкнешь, – погладил я зачем-то её по голове.

Сусанна встряхнулась, как собачонка, глянула зло, того гляди укусит.

– Не привыкну! Никогда и ни за что!

Как же с ними трудно – избалованными, изнеженными, капризными…

– Сегодня я всё сделаю сам, – невозмутимо отправил недоеденную порцию в мусорку и краем глаза заметил, как тоскливо проводила взглядом Сусанна почившую грустной смертью еду. Ничего, немного поголодает – придёт в чувство. – А завтра будет новый день. Ты всё же отдохни. Мне на работу надо. В отличие от принцесс, простым парням нужно трудиться.

– На заводе? – едко выплюнула Шуша.

– В зоопарке, – невозмутимо ответил я и загрузил посуду в мойку.

Шуша наблюдала за всем, наморщив лобик – сосредоточенно, будто решала сложнейшую задачу из высшей математики.

– В зоопарке?.. – растерянно повторила она, а я злорадно улыбнулся. Всё-таки удалось сломать её систему.

– Ну, не в жаркой же Бразилии, где водится много-много диких обезьян.

В этот момент она поняла, что я издеваюсь, издала боевой клич, попыталась вскочить со стула, наступила на больную ногу, пошатнулась и чуть не упала. Я вовремя успел её подхватить.

– У тебя руки мокрые, – слабо сказала Сусанна и повисла на мне всем своим цыплячьим весом.

– Зато сердце горячее, – заверил её я, подхватил на руки и отволок в комнату, которую она выбрала для себя. – Лучше поспи. А не хочешь – чемодан разбери. А лучше нет, не трогай. А то, может, завтра попросишься домой. Меньше работы и хлопот.

Яростный вопль был мне ответом. Шуша метнула в меня подушку. Я ловко увернулся.

– Ты уж не обессудь, – сказал я в дверях, – караулить тебя некому, поэтому, уходя, дверь я запру.

– Вот! То, что я и говорила: пленница! – нашла, к чему прицепиться эта маленькая собачонка.

– Вернусь – решим этот вопрос, – не подал вида я. – Если уйдёшь, то в моём присутствии. Должен же кто-то твой баул вытащить и такси вызвать?