.
Перекусив тем, что осталось от ужина вчера,
Оделись и сели в него, и в колхоз помчал он нас.
Выехав за город и далее вдоль Финского залива
По Приморскому шоссе до Сестрорецка, а за ним направо,
Проехав по проселочной дороге вдоль озера-разлива
Еще немного, у барака встали. Приехали, выходить нам надо.
С шумом выйдя из автобуса во двор и размяв колени,
Осмотрелись. Два входа. Буквы «М» и «Ж» на каждой двери.
Вошли, где «М». Койки из металла вдоль одной, другой стены,
Все в зеленый цвет покрашены и не застелены они.
Печь-буржуйка посреди стоит, и не протоплена она,
А вслед за нами женщина в фуфайке старенькой вошла
И с порога говорит: «Постель я выдать вам должна», —
И быстрою походкой нас в каптерку повела.
От нашего барака она совсем невдалеке была,
А рядом с нею длинный, покрытый шифером навес,
Под ним из дерева скамейки по обе стороны стола.
И женщина промолвила: «Кормить вас будут здесь».
Забрав в охапку простыни, матрас и одеяло
И расстелив в казарме все на свою кровать,
Услышал вдалеке вначале, а затем совсем уж рядом —
За перегородкой звонкие голоса девчат звучат.
Парни уши сразу навострили, в стойку встали,
А кто к перегородке ближе, в нее сразу постучал.
Там тихо стало – видимо, стука этого не ожидали,
А мы на выход, колокольчик всех на ужин звал.
Веселою гурьбою за столом на лавке сели в ряд,
Прически поправляя, девчата к нам медленно идут,
На них мы с любопытством смотрим, и на нас такой же взгляд.
Поприветствовав друг друга, ждали, когда нам ужин привезут.
Девушки, перешептавшись, заговаривать с нами стали,
И мы вначале им несмело что-то говорили, отвечали,
Но вскоре разговорились и стесняться перестали,
Как будто знакомы уж давно и хорошо друга-друга знали.
Из-за поворота появилась с лошадью повозка,
На ней возничий и с ним посуда: ведро, бидон,
А в них молоко, картофель, хлеб, селедка.
И все продукты эти в тарелках на столе расставил он.
Расправившись с селедкой, хлебом и картофельным пюре,
Запив все это парным, с вечерней дойки, молоком,
Покинули навес и, разведя костер там у ручья невдалеке,
Под гитару пели бардовские песни допоздна потом.
На следующий день разбудили нас раненько с утра,
И, умывшись холодной водой из ручья,
Позавтракали тем, что осталось со вчера.
А куратор вдруг спросил: «Кто может запрягать коня?»
И дернул черт меня тогда – поднял руку только я.
«Ну что ж, с извозчиком мы определились», —
С улыбкой глядя на меня, он нам сказал.
И, как по мановению, телега с лошадью из леса появились,
А возничий, подъехав, мне вожжи сразу передал.
Сев с бригадиром-возничим на скамейку телеги впереди,
Я сказал знакомо: «Но!» – трусцой лошадка побежала.
Практиканты все уж далеко ушли, и ехали сперва одни,
Но по пути мы подбирали их – и полная телега вскоре стала.
Минут через пятнадцать тележной нашей тряски
После леса появилось вдруг с турнепсом поле,
Оно огромно и будто окрашено всего в две краски:
Где собрано – чернотой покрыто, но зелени намного боле.
«Приехали», – соскочив с телеги, нам бригадир сказал.
За ним и мы, а Николай Иванович там нас уж ждал
И поочередно ведра, ножи и вилы нам раздал.
Девушки турнепс копали и ботву с них обрезали.
Парни в ведра его грузили и в телегу мне таскали,
Стегнув лошадь, уезжал, когда ее с верхом нагружали,
А в колхозе у амбара меня однокурсники-ребята ждали.
Снова в ведра – и турнепсом закрома там заполняли.
С утра копать турнепс полны энтузиазма были,
Смех повсюду раздавался, а некоторые и песни пели,
К полудню уж друг с другом неохотно говорили,
А к вечеру, обалделые, на ведрах молча все сидели.
Команда на окончание работы еще не была дана,
Ее с нетерпением ожидая, все потихоньку сачковали,