Мой крест Олег Попов

Документальная автобиографическая повесть с иллюстрациями и Гимном

Это я за работой. Будем знакомы!

Одному человеку казалось, что он живёт очень тяжело. И пошёл он однажды к Богу, рассказал о своих несчастьях и попросил у Него:

– Можно я выберу себе иной крест?

Посмотрел Бог на человека с улыбкой, завёл его в хранилище, где были кресты, и говорит:

– Выбирай.

Зашёл человек в хранилище, посмотрел и удивился:

– Каких только здесь нет крестов – и маленькие, и большие, и средние, и тяжёлые, и лёгкие.

Долго ходил человек по хранилищу, выискивая самый малый и лёгкий крест, и, наконец, нашёл маленький – маленький, лёгенький – лёгенький крестик, подошёл к Богу и говорит:

– Боже, можно мне взять этот?

– Можно, – ответил Бог. – Это твой собственный и есть.

Христианская притча.

АВТОБИОГРАФИЯ. ВОЛЬНОЕ ИЗЛОЖЕНИЕ

В этот мир я пришёл 4 июня 1962 года.

Буддисты убеждены, что жизнь дана человеку исключительно для страданий. Через эти испытания, он должен подняться над всем мирским, суетным и духовно очиститься.

Христиане и мусульмане, также рассматривают земную жизнь, по большому счёту, лишь как подготовку к загробному, вечному существованию. Поэтому, расслабляться некогда! Необходимо проводить время в постах и молитвах, бороться с многочисленными страстями, страдать и терпеть… И только тогда есть шанс испытать долгожданное блаженство. Но уже в другой, лучшей жизни.

Три основные мировые религии, и надо же – такое единодушие! Может быть, поэтому, душа моя в хрупком, младенческом теле, так не торопилась покидать уютное чрево матери, и выходить в этот негостеприимный мир?

Семь долгих суток длились роды. Крупный плод (пять килограммов!) застрял в родовых путях, и потребовалась серьёзная операция, чтобы извлечь, наконец, меня на свет Божий. И, как результат, первая серьёзная травма – левого глаза, приведшая к частичной потере зрения. Жизнь моя началась…

***

Одни из первых воспоминаний об окружающем мире пронизаны радостным духом творчества, как это не удивительно! Я, пятилетний карапуз, сижу на улице азербайджанского городка Мингечаур (сюда мои родители в середине шестидесятых годов переехали жить и работать из Ставрополя-на-Волге, где мне, собственно, и суждено было появиться на свет!), в шумной кампании шалопаев дошкольного возраста и разной национальности. На нагретом жарком южном солнце поребрике…

Мы ваяем из жёлтой придорожной глины, разбавленной водой из лужи, какие-то танки, человеческие фигурки, диковинных зверей… Всё, что не подскажет сотворить буйная детская фантазия из предоставленного самой матушкой-природой бесплатного, экологически чистого и нескончаемого заменителя пластилина. А потом сушим получившееся под палящими солнечными лучами.

Для нашей многонациональной коммуны это увлекательное занятие было тогда, в эпоху отсутствия интернетов и мобильных телефонов, пожалуй, одним из самых популярных времяпрепровождений в энергично развивавшемся закавказском промышленном центре… Пока родители вкалывали на местных предприятиях.

Навсегда врезалось в память, как мы сидим, с самым сосредоточенным видом на корточках, – два десятка загорелых, чумазых пацанов и девчонок, жителей трёх близлежащих пятиэтажек… Многие – в одинаковых ситцевых трусах и майках. Обычные советские дети шестидесятых… У каждого второго ребёнка на шее, на прочном шнурке, ключ от входной двери квартиры.

Я терпеть не мог ходить в детский садик, размещавшийся совсем рядом с моим домом. Часто сбегал от воспитательниц и нянечек, через дырку в заборе… И отводил душу тут, на улице, создавая под снисходительными взглядами старших мальчишек свои "шедевры". Может быть, именно тогда во мне и проснулась впервые творческая личность? Как знать…

***

В 1972 году, молодые, неугомонные родители опять снялись с места и перебрались на постоянное местожительство в Северную Осетию, в маленький степной городок Моздок. Мне тогда исполнилось девять лет… И я уже учился во втором классе.

В то время, в массовом сознании, почему-то бытовало твёрдое убеждение, что в каждой приличной и успешной советской семье обязательно должно быть пианино. На худой конец – скрипка, или аккордеон… И, соответственно, кто-то, умеющий на всём этом играть. Поскольку сестрёнка моя была ещё слишком мала, взоры родителей обратились на меня…

С рук, ещё в Мингечауре, для будущего Вана Клиберна папа с мамой приобрели шикарный инструмент с чёрно-белыми клавишами и тяжёлой, как у гроба, крышкой. Чёрный, блестящий и пугающий детское воображение своими размерами… Несколько раз в неделю, в наш дом, приходила чопорная учительница музыки. Мы разучивали с ней бесконечные гаммы, учились правильно держать спинку и кисти рук… Господи, как же я ненавидел эти нескончаемые часы за пианино!

А мама вынашивала мечту отдать меня в настоящую детскую музыкальную школу… В Мингечауре тогда такого учебного заведения не было. Но на беду, оно имелось в этом маленьком североосетинском городке, куда мы переехали!

Как только наша семья обосновалась в Моздоке, мама, крепко схватив меня за руку, потащила записывать чадо в ненавистную музыкальную школу… И вот тут-то, всё моё естество взбунтовалось! Особенно когда я узнал, потрясённый, что в этом дополнительном учебном заведении мне предстоит провести долгих семь лет… Это ж целая жизнь коту под хвост! И на пороге музыкальной школы, мне пришлось поставить перед мамой вопрос ребром – или наше мирное, благополучное будущее в Моздоке, или проклятое пианино!

К счастью, здравый смысл тогда, в родительской голове, победил… Тем более, что я предложил маме достойную альтернативу. Если уж ей непременно так необходимо определить меня, кроме общеобразовательной, ещё в одну школу, то пусть это будет художественная! Я ведь обожал рисовать цветными карандашами и красками… И втайне мечтал стать, когда вырасту, если уж не космонавтом или разведчиком, то уж знаменитым художником – точно!

В конце концов, маму мои доводы убедили. И в 1973 году она отвела меня в моздокскую детскую художественную школу. Обучение здесь длилось четыре года, и поступлению предшествовал небольшой творческий конкурс. Представленная мною толстая папка с рисунками, членов приёмной комиссии вполне удовлетворила… И я был зачислен в первый класс ДХШ.

Примерно, в эти же годы мне довелось близко подружиться с первым настоящим художником на моём жизненном пути… Таким человеком оказалась Коршунова Екатерина Николаевна. Удивительная творческая личность, только-только вышедшая на пенсию. Ветеран Великой Отечественной войны, бывшая фронтовая медсестра, имевшая награды и ранения, она глубоко верила в Бога, и относилась к моей маме, как к своей дочери. Женщины познакомились и подружились, несмотря на разницу в возрасте, ещё работая на одном предприятии. Да и жили мы по соседству.

Баба Катя ( так я называл Екатерину Николаевну ) стала часто бывать в нашем доме… Муж у неё давно умер, единственный сын вырос и уехал жить в другие края. Он наведывался к родительнице редко, раз в год… На недельку, не больше. А она помогала маме по хозяйству, постоянно возилась с нами, с детьми… Я в ней души не чаял! Ведь баба Катя была ещё и самобытным, разноплановым художником. Она мастерски вырезала картины на досках, и раскрашивала их масляными красками… Вышивала на подрамниках ангелов и лик Христа разноцветными шёлковыми нитками, писала на холстах прекрасные пейзажи.

Часто бывая у неё в гостях, я, тогда двенадцатилетний мальчик, ходил по однокомнатной квартирке художницы, как по музею, с восторгом разглядывая развешанные по стенам работы. И благоговейно наблюдал за творческим процессом… Невольно постигая азы живописного мастерства.

В художественной школе нас учили графике, лепке, обращаться с гуашью и акварелью. Баба Катя же, ввела меня в новый мир масляных красок, дала первые практические уроки работы с ними.

В общеобразовательной школе я учился неважно. Чего уж там скрывать… Каждая четвёрка – праздник! В школе было скучно и неинтересно. Если с гуманитарными предметами дело обстояло ещё более-менее терпимо, то вот с точными науками – я совсем не дружил… Любые цифры, формулы, уравнения – сразу ввергали меня в депрессию.

Вместе с тем, я очень любил читать. Постоянно пропадал в читальных залах городских библиотек, поскольку самые увлекательные и редкие книги домой уносить не разрешалось. Был записан во всех трёх моздокских библиотеках, где меня сотрудники уже узнавали в лицо. Эта страсть к чтению, плюс хорошая зрительная память, сыграли со мной забавную шутку и в учёбе…

Моя семья. За несколько лет до трагического происшествия.

Несмотря на слабенькое знание правил, я умудрялся в школе, более-менее, грамотно писать сочинения и диктанты. А своими неожиданно глубокими познаниями в отдельных эпизодах истории и географии, иногда просто ставил в тупик учителей-предметников. Ну откуда я мог знать, по их мнению, какой точной длины и формы был штык у ружей суворовских чудо – богатырей? Или как спасали свой скот от нападения кровожадных пираний аборигены амазонских джунглей, перегоняя животных вброд через опасную реку?! В учебниках об этом не писали…

Восьмой класс и "художку" я окончил одновременно, в 1977 году. С моими тройками, почти по всем предметам общеобразовательной школы, идти в девятый, было не очень-то разумно… Да и совсем не хотелось! Вариантов оставалось немного… Лучший из них, пожалуй, был попробовать поступить в какой-нибудь техникум или училище, где наряду с обязательным средним образованием, я мог получить и профессию.