Семь дней учился волшебству.
Перемешал все краски лета,
Устроил пышный карнавал,
Присвоил клёну эполеты,
Мундир ему пририсовал.
Толпе танцующих берёзок
Накинул на плечи парчу…
И наяву, как в детских грёзах,
Все удаётся ловкачу.
Рисует на стекле узоры,
По лужам выбивает марш,
Был, как бродяга, беспризорный,
А стал – как королевский паж.
Вступает, ритмами играя,
Моей гармонии назло.
То затихая, то сгорая,
То вкривь, то вкось – как повезло.
И вдруг – аккорд громоподобный:
Пришла хозяйка торжества!
Ах, ОСЕНЬ! Право, неудобно
Не чтить каноны естества.
Куда пропало бабье лето?
Где зорь малиновый закат?
Где в парках наших игры света?
Где наш Сентябрь-аристократ?
Неужто стал уже банкротом?
Продрог, промок, лишился сил?
На листьев золотых банкноты
Семь дней усердно моросил.
В старанье этом, с ветром споря,
Завесой туч от солнца скрыв,
Он грибникам (и мне!) на горе
В лесу устроил перерыв.
Скучают березняк и боры,
И всё ж, хозяйка торжества,
Давай устроим вместе сборы,
Ну, вот хотя б из озорства!
Наденем старые бахилы,
Накинем поседевший плащ,
Возьмём мой посох, правда, хилый,
И в лес… Хоть смейся, а хоть плачь!
Привет, поникшие берёзки!
Поклон тебе, усталый дуб!
Поправьте взмокшие причёски,
Взметни поникший жёлтый чуб!
Смотрите, ветер изменился.
Сквозь щёлку туч пробился луч.
Он перед вами извинился,
Что недостаточно могуч…
Вдруг слышу клёкот журавлиный:
На юг собрался птичий люд.
Напев старинный, клич былинный
Они полям знакомым шлют.
А мне прислали вдохновенье:
Курлы, курлы – звучит мотив.
Ловлю, храню это мгновенье —
Осенней сказки детектив…
Путь в Шамбалу[1]
Нырнём-ка в прошлое, дружище!
Поговорим о старине.
Когда ты счастлив был, поищем.
И наяву, а не во сне.
Ты перестал ведь улыбаться,
Всё критикуешь, дочку злишь.
В стихах судьбу свою коришь,
Давай одумаемся, баста!
И о счастливом пишем лишь.
Ах, те великие мгновенья,
Юн, весел, краше, чем пион.
И, по Каиссы мановенью,
В Смоленске стал ты чемпион.
О, шахматы! Любовь и мука.
И с наслажденьем – тяжкий труд.
Одним – полезная наука,
Другим – как Цезарю друг Брут.
К вершине путь вот-вот осилю.
Уж с Нежметдиновым ничья.
Он первым был тогда в России,
Ничья. Но выиграть мог я.
Да, не хватило тренировки,
Сильнее тренера играл
(В домпионеровской тусовке).
И сам себя тренировал.
Ну как тут с Карповым сравниться?
Наставником Ботвинник был!
Разве сравнишь деревню с Ниццей?
Так что умерь свой праздный пыл.
И пыл угас довольно скоро,
Призвали в армию, а там
Совсем не шахматные споры
Отдал казённым трём годам.
Потом отца взыграли гены,
Блокноты старые открыв,
В литературную геенну
Взорвал накопленный нарыв.
И в МГУ на журналиста
Учиться вскоре поступил.
Стараясь искренне и истово,
Я знаний много накопил.
Они, конечно, пригодились,
И вязью слов я овладел,
Но очерки с трудом родились:
Был низок опыта предел.
Меня ковали долго годы,
Исподтишка стихом кормя.
Подкинув жизненные оды,
И славы символом гремя.
И получился что-то, как-то
Стихами разродился вдруг.
И виртуозное стаккато
Уж для меня – ближайший друг.
Но неожиданно и больно
Пришёл удар исподтишка:
Слабо от этих партий сольных
Уйти к тому, чья жизнь тяжка?
Кто ищет к истине дорогу,
Проходит длинный путь Судьбы.
И, верный отчему порогу,
Мечтает: повстречать суть бы!
В родном краю! Чтоб там была
Веков загадка – Шамбала!
И этот тяжкий груз взвалив,
Писать я начал детектив.
«Сарынь на кичку!»
Забытых дней окатывает пламя —
Черноголовой юности мечта.
Трамвай желанья снова рядом с нами
Промчался до днепровского моста.
И я помчался, рифму догоняя,
Легко пружиня смелые шаги.
Не замечал ни ночи и ни дня я,
Судьбе позволив встать не с той ноги.
Ушла в сторонку мудрая Каисса,
И отупело дерзкое перо.