– Пока! – крикнула я, и мой слабенький голос отразился от бледно-желтых стен.

Я слышала, как постепенно стихает голос Папули Джо, похожий на голос лягушонка Кермита[12], и они с мамой скрываются за тяжелыми входными дверями здания. Резко наступает тишина, и квартира снова становится маленькой и темной.

Автобус М11, трясясь и виляя по Коламбус-авеню, вез нас с мамой в настоящее путешествие в центр города, в гости к Папуле Джо. Было очень жарко и тесно. Мне больше нравилось ездить на поезде, потому что это было намного быстрее, но маме под землей и в туннелях становилось не по себе. Удача в тот день была на нашей стороне, и нам удалось сесть на соседние кресла, так что уже всего через десять минут с момента начала нашего получасового пути мы уставились с отсутствующим видом в толпу стоящих пассажиров. Где-то за пуговицами джинсов, бляшками ремней, плиссированными юбками и автобусными окнами медленно плыл город со своими вечно повторяющимися фонарями и фонарными столбами. Мои ноги были такими коротенькими, что я не доставала ими до пола, и стучала пятками по основанию пластикового сидения.

– Хочешь жвачку? – спросила мама, нарушая наш совместный транс.

Она уже рьяно жевала одну пастилку.

– Ага.

Я повернулась к ней, и мой взгляд упал на странную картину: рыжевато-коричневые шорты, рыжевато-коричневая футболка, а между ними такой же рыжевато-коричневый пенис. Это пенис? Ну да, должно быть. Я покраснела, сердце билось так сильно, что пульс ощущался даже в руках. Мужчина с равнодушным видом стоял, держась одной рукой за металлический поручень, а другая безжизненно висела, точно так же, как и его член. Для него это был самый обычный, заурядный день. А что такого? Просто они со своим пенисом едут на автобусе, ничего странного.

Мне было всего восемь лет, и я была ужасно смущена, но не сказала ни слова. Всю оставшуюся поездку я провела, уставившись на собственные коленки, молясь, чтобы мама ничего не заметила.

Мы вышли на остановке около 57-й улицы и 9-й авеню и пешком прошли квартал до дома, где жил Папуля Джо. Фасад представлял собой ряды стекол, перемежавшиеся тонкими линиями кирпичной кладки между этажами, он был похож на раскадровку одного из дедушкиных комиксов.

Со всей своей неуемной детской энергией, а также пытаясь поскорее забыть то, что пришлось увидеть в автобусе, я со всей дури рванула по кирпичной лестнице и принялась карабкаться через круглые бетонные скамейки, которые стояли перед входом в здание. Зацепившись рукой за уличный фонарь, я развернулась всем телом и побежала обратно к скамейке, чтобы заново пройти эту выдуманную мной на месте полосу препятствий.

– Ну, пойдем уже, – нетерпеливо крикнула мне мама, стоявшая в дверях.

Консьерж Ральф спиной придерживал дверь, и из-под его фуражки видны были улыбавшиеся глаза. Я еще раз крутанулась вокруг столба, наслаждаясь ощущением преодоления силы гравитации.

– Добрый день, мисс Меган! – потрепал меня по голове Ральф. – Вы бы не могли передать пару писем своему дедушке?

Было чуть за 11 утра, когда моя мама отперла квартиру Папули Джо своим ключом. Он все еще спал. Тишину нарушало только его мирное похрапывание. Полуденное солнце подсвечивало пылинки, парящие в воздухе над банками с кистями, ручками и бумагой сотни сортов и видов, лежащими на столе для рисования.

– Разбуди его, время уже позднее, – сказала мама.

Я открыла дверь совсем немножко, чтобы подглядеть, как он спит. Он укутался в видавшее виды пуховое одеяло, а снизу торчали поджатые ноги, словно он боялся, что они упадут с кровати. Много лет спустя, когда я была уже взрослой женщиной и жила в Бостоне, я заметила, что так же поджимаю ноги, а мои бледные икры почти точная копия его.