Но я четко помню его широкие скулы и густые короткие волосы, которые блестели так, словно намокли, хотя на улице ни капельки. А глаза… Они выводят меня из колеи. Что это за мужчина и почему мы снова сталкиваемся? Он меня узнал. Точно узнал…

Я решаю отбросить эти мысли – слишком тревожные и похожие на паранойю.

Поэтому следующие полчаса я разбираю новые вещи – и все готово. Не знаю, зачем Глория это приобрела, но все платья и юбки кажутся мне убогими – лишь черное платье с вырезом могло бы мне подойти. Но, кажется, никто со мной не согласен, потому что в течение дня всего лишь человек пять засматриваются в этот угол и примеряют новые вещи. Одна девушка с очень тонкой талией взяла то черное платьице, на которое я положила глаз. Но уверена, что на ней оно будет висеть как на вешалке – ее фигура совсем не для таких платьев.

И к сожалению, эта девушка покупает его, широко улыбаясь.

Черт! А оно так мне понравилось. И о чем только думала это тонконогая, размышляю я и даже не понимаю, как начинаю ревновать к очередной вещи в бутике. Кажется, это уже ненормально, поэтому, проводив еще одного покупателя, в обед звоню маме, держа в руках горячий кофе и сидя на скамейке на углу здания в окружении легкого ветра, который гоняет непослушный мусор по улице.

Мама отвечает почти сразу:

– Венера! Думала, не позвонишь, – раздается мамин тонкий голосок из трубки.

Я улыбаюсь. Давно не слышала этого акцента – мама родом из Англии, поэтому иногда меня забавляет ее речь.

– Ну, если вы живете в Бостоне, это не означает, что я забыла про вас. – Слышу смешок в трубке. – Ладно, я звоню по поводу сумки. Цену и фотографию выслала на почту, ты видела?

Рядом со мной садится голубь с крупной шеей, который смотрит на меня так пронзительно, что мне становится страшно, и я отодвигаюсь от него, пригубив стаканчик кофе.

– Да, мне все нравится, дорогая.

– Тогда я пришлю по почте, – протягиваю я, взглянув на голубя, который резко улетает, словно испугался моего недоверчивого взгляда.

Я смотрю вперед, наслаждаясь видом города, к которому так привыкла. Голые деревья украшают аллею, летом – когда они в зеленых густых шубах – укрывают листьями всех прохожих, которые восхищаются здешней красотой. Даже местные, которые знают тут все наизусть, часто ходят с сияющими глазами, как, впрочем, и я. Потому что этот город нереален. Наверное, единственный, к которому меня так тянет.

Помню, как я жила в Лос-Анджелесе. Согласна, красивый город с нереальными закатами. Но жить там мне не нравилось. Я не любила свою работу, свой дом и друзей. Даже с парнем я общалась ради вечерних поцелуев и регулярного секса – хотя на тот момент думала, что это любовь всей моей жизни. Я часто утопаю в эмоциях, не понимая, что их нет. Жизнь там не доставляла мне удовольствие, поэтому какое-то время я просто разъезжала по штатам в поисках новой жизни. Помню мое разочарование. Думала, что Америка не для меня. Но по чистой случайности приехала в Сиэтл и поняла – случайностей не бывает.

Становится холодно, поэтому я встаю со скамейки и прохаживаюсь вдоль улицы, постоянно оглядываясь на красивые вывески магазинов и забавных собак, за которыми следуют их хозяева, будто на выгуле они, а не их питомцы.

– Как у вас дела? – спрашиваю я, решив, что пауза затянулась. К тому же мы давно не разговаривали с мамой о жизни.

– Да все как обычно. Твоя сестра ищет работу, хотя ей ничего не нравится.

– Она же официанткой работала, – вспоминаю я мамины рассказы. Полгода назад она говорила, что Сара работает в каком-то кафе, где хорошо платят.

– Венера, это было год назад. Она давно оттуда уволилась, – вздыхает мама.