И я распрямляю плечи, гордо поднимаю подбородок, напрягаю колени, чтобы не дрожали. Я не смотрю по сторонам, лишь на мать, подмигиваю, тут же отворачиваюсь и гляжу только вперед, чтобы, не дай Бог, не пересечься с кем-нибудь их этих отморозков взглядом.

И слышу за спиной утробное рычание. Довольное утробное рычание. Надеюсь, это реакция на какие-то ласкательные движения бестолковой Кэндис, прижатой к сильному и мощному бедру, но никак не на фальшивую демонстрацию моего несгибаемого духа.

На выходе из зала он вдруг берет меня за локоть и тянет вперед. Здесь только небольшое фойе, украшенное в том же стиле, что и зал: изумрудные, зеленые, синие шарики, золотая огромная цифра «18» в фотозоне с уютным диванчиком.

Именно к нему он меня и тащит. Здесь специально выставлен хороший свет для фото и селфи, рядом на столике – шампанское и тонконогие фужеры.

Именно за них я и зацепляюсь взглядом, даже пальцы сжимаю в предвкушении, заранее ощущая смертельную прохладу стекла. Кое-кто явно лишится своего мужского достоинства, как только попробует дотронуться до меня.

Я нервно оглядываюсь, оценивая обстановку. Холл пуст. Как только этот мужлан притащил нас с Кэн сюда, охрана в виде двух террористов вошла внутрь зала, и я вижу, что парадный выход пуст. Вернее, он, скорее всего, закрыт, но стеклянную дверь, думаю, можно будет выбить огромным барным стулом возле. Надеюсь, что этот стул не припаян к полу.

— Ну что, девочки, вперед, покажите, что вы умеете.

4. 4

Он резко толкает меня на диванчик, и я не успеваю ухватиться за фужеры, оказываюсь по другую сторону. Кэндис сама садится, я даже не смотрю в ее сторону, настолько она мне противна.

— Злишься? — смеется он, поглядывая на меня, а сам в это время приспускает резинку своих огромных черных брюк.

Я зажмуриваюсь.

— Ну нет, конфетка, смотри. Повторишь все в точности. — Его забавляет то, что он так легко читает ненависть на моем лице. Я вижу, как искрятся его глаза. Смехом, ожиданием грядущего удовольствия, предвкушением победы.

Я демонстративно зло сплевываю в сторону.

И мою щеку резко опаляет удар.

Хватаюсь холодной ладонью за это место. Больно так, что даже глаза на секунду жмурятся. Пресловутых искр нет, но, кажется, это ненадолго.

Поднимаю глаза вверх. Он больше не смеется.

— Что, брезгуем, принцесса? — кивает на Кэн. — А вот она – нет.

Он приспускает брюки ниже и делает шаг к ней. Этот зверь не отводит от меня взгляда, держит им меня, а я чувствую себя так, будто бы нахожусь под прицельным огнем. Дернусь, и меня тут же расстреляет, разнесет по углам взрывной волной. Он сосредоточен, серьезен, но смотрит отчего –то только на меня. Будто бы кормится моей ненавистью, которая распаляется внутри моего естества все больше и больше.

Кэндис, поерзав, садится удобнее, протягивает руку, берет его член в руку, и я слышу чавкающие, хлюпающие, пошло- влажные звуки. Меня прямо передергивает от отвращения, от этого ужасного, отвратительного соседства. Рвотный позыв буквально сводит горло, но злость сильнее – не хочу показывать свой испуг, хочу, чтобы знал, видел, чувствовал, что я могу быть опасной, если он решит повторить тоже самое со мной.

В какой-то момент Кэн сбоку ускоряется, она прямо захлебывается, так старается отстрочить этому дебилу минет. Он внезапно хватает ее голову обеими руками и буквально насаживает на свой член, резко, быстро, и она давится, задыхается, мне кажется, я даже слышу, как ее слюни и его влага буквально капают на пол.

Я резко дергаюсь с места, получив, наконец, призрачный шанс на свободу.

Вижу: путь впереди к двери свободен, там действительного никого нет. Она закрыта, но я считаю, что успею добежать до нее, потому что этот придурок запутается в своих штанах, а остальным преступникам из зала тоже нужно будет постараться. Не думаю, что они, увешанные своим оружием, бронежилетами, смогут пробежать это расстояние также быстро, как я.