Ранним утром Григорий разбудил ее, помог освежиться, ждал у деревянной уборной, все боялся — не случится ли чего с его «подопечным».

Саша подумала: «А хорошо быть мужчиной в дороге! Вот барышням-то каково — им потяжелее будет».

Напились горячего чаю с сухарями и двинулись в путь. Свежие лошади скакали резво и быстро домчали до переправы через Днепр. И здесь, пока ждали паром, не обошлось без разговоров с такими же попутчиками. На нее всё поглядывали разные барышни, хихикали, прикрываясь рукавами. А мамаши, Саша видела, с расспросами приставали к Григорию. Пришлось прикидываться молоденьким и смущенным пареньком. На вопросы с других бричек и телег только пожимала плечами.

Неожиданно к ней в дрожки взобрался моложавый мужчина в приличной одежде и новых сапогах. Он явно был из дворянского сословия, с наглецой обратился к Григорию:

— Слушай, молодец, все время теснюсь в этой поездке, а у вас просторно. Разреши с мальцом рядом посидеть. Может, потом мне будет по дороге с вами.

Григорий лениво ответил, что можно, если по южному тракту надо двигаться барину. «Барин» пожалел, что не по пути ему будет. Из разговоров выяснилось, что он, малорусский помещик, проводил сына-студента и отдал ему свою бричку, пусть, дескать, тот пользуется. Лошади добрые, послужат барчуку.

Григорий обернулся, как бы спрашивая у Саши, надо ли будет расспросить об отце Анны и его имении. Саша кивком разрешила. На вопросы Григория попутчик обрадовался, назвался Никифорчуком Фомой Ивановичем и охотно ответил, что шапочно знаком с помещиком Низовцевым — его деревня в ста с лишним верстах от его имения. И что дела у него прохудились, крепостные якобы жалуются на хозяина. Мельница одна на всю округу, так мельник во всеуслышанье заявлял, что Низовцев задолжал ему очень даже крепко.

Тут округа зашумела, задвигались все подводы, и Григорию было уже не до разговоров. А Саша сделала вид, что барчуку не можется, стал кашлять, и Фома Иваныч посочувствовал ему, не стал донимать расспросами. Саша расстроилась от того, что страх разоблачения мешает ей в общении со встреченными людьми. Твердо решила быть впредь посмелее.

Через два дня пути рано утром въехали в приграничный городок. Григорий расспрашивал прохожих, правильно ли они движутся по адресу, указанному на бумаге, которую он бережно доставал всякий раз из внутреннего кармана своей суконной безрукавки. Наконец остановились у ворот большой усадьбы, и Григорий вошел в дверь у других, меньших ворот.

Саша вышла размять затекшие ноги, но не успела и двух шагов пройти, чтобы погладить уставшую лошадь, как ворота распахнулись и вышедший мужик аккуратно ввел лошадей с дрожками во двор. Саша поднялась по высокому крыльцу и вошла в широкие сени, где Григорий помог снять с нее верхний сюртук, показал, где умыться. Через открывшуюся дверь она вошла прямо в горницу, мало чем отличающуюся от господского дома.

После долгой дороги не прочь бы полежать на софе, подумала Саша. В это время из-за высокой шторы вышел темноволосый мужчина в армейских штанах и высоких сапогах. Он застегнул отложной ворот белой сорочки, выглядывающей из-под мундира. Широко улыбнулся Саше и представился:

— Гвоздицкий, поручик уланской дивизии гвардейского полка. Я предполагал, что встречу княжну Тугину. Кто же вы будете? Как вас звать-величать?

Саша повела себя смело, пожала поручику руку и охрипшим с дороги голосом назвала свое имя: Низовцев Александр, член семьи княгини Тугиной.

— Что ж, доставлю вас в наше расположение, как приказано. Полк наш разместился здесь, и со дня на день ждем приказа выступить далее. Полковник Немировский ждал княжну к обеду.