Он, видимо, не первый был влюблен в этот женский лик на холсте. Поэтому смотрели на него так: «очередной вздыхатель: переболеет, отойдёт, забудет и скоро себе одержимость новую найдёт…»
Василий же был непоколебим и стоек, как пресловутый оловянный солдатик из раннего детства. Такой же смелый, но панически остерегающийся огня.
Он почему-то, глядя на Джоконду, вспоминал Веру. Их трогательные отношения. Минуты близости. Обоюдные признания. Ревности терзания… В его предположениях она должна была уже родить. Поэтому он так и писал в тех самых объявлениях, расклеиваемых им на столбах: «с грудным ребенком на руках…» При этом описывал искомую как предмет любви, страстной, на зависть действующим и популярным теперь поэтам. Ему звонили и писали, уверяли, что если он «ее найдет и замуж вдруг не позовет, то готовы сделать сами ей предложенье о замужестве и венчании священном даже»…
Василий выдохся в поисках, устал. Словно перед самым финишем упал. Но к портрету все же приходил. Как будто здесь он недожил, оставил что-то, какое-то из чувств собственных забыл.
– Здравствуйте, как вы? – Билетерша галереи улыбнулась Василию приятно и знакомо.
– Спасибо, всё без изменений… Стандартно и стабильно.
– Хорошо вам, молодым. Можно влюбиться беззаботно и даже безответно. – Она мечтательно взглянула на Джоконду. – Главное чувство испытать, забыть про все мирское и земное. А здесь… – она вздохнула глубоко, стойку ограждения поправляя, – одни заботы и проблемы… безработица…
– Что-то случилось? – Василий по привычке заботу проявил.
– Остаюсь не у дел. – Женщина, согнувшись под тяжестью проблемы, виновато улыбнулась. – Электронные билеты «выживают» меня, роботизируя процесс прохода в залы вечного, где по определению не должен царствовать прогресс…
– Серьезно? – Василий ёкнул сердцем, или скорее сердце ёкнуло его.
– Да… – Женщина, махнув рукой, попыталась незаметно стереть слезу. – Да я уже и смирилась… давно со всем.
Василий не смирился, забыв о Леонардо и его Джоконде, даже на время и о Вере. Он распланировал стратегию защиты бабы Оли – доброй милой пожилой женщины в кругу музея.
Тактика ведения борьбы его радикально колебалась от саботажа и пикетов до порчи электронных пропускных замков на турникетах на входе в галерею.
Он возомнил себя героем битвы, эпопеи, сражения, что решал исход войны… Его вернуло на землю простое действие – зажжение спички в момент прикуривания кем-то сигареты. В его пылающие, видимо, ненавистью глаза смотрел стоящий в специально отведенном месте курильщик и, в ненависти Василия ошибочно прочтя страсть к пагубной привычке, протянул к нему, к Василию, в руке зажатые атрибуты этой самой пагубности.
Василий отпрянул – в той же «дающей» руке дымилась сигарета. Он мгновенно нашел взглядом огнетушитель и пожарный кран. Вздохнул спокойно…
– Я не курю! Спасибо…
– Извини, я просто подумал…
Василий, не дослушав, ускорил шаг. Буквально побежал. На выход. На свежий воздух. Только б не было дождя. Он влагой тело промокает, несносно Василия отяжеляя и движения его тела сковывая и замедляя.
Негатив против цифры
Она поймала его на выходе. Схватив за тот же самый локоть. Больно, не порвав едва напополам.
– Ты куда?!
– Дела, прости…
– Возьми меня с собой. – Любовь одурманила его запахом гари с пожара, едва перебитым ароматом дорогих духов. – Мы не обо всем поговорили… можно по дороге.
– О чём?
– О нас хотя бы! – Он не видел, но понял – она надула губы, искусственно изобразив обиду.
– «О нас» закончилось в том очаге пожара…
– Но там в возгорании проводка виновата и ещё, кажется, какая-то… шлако… вата…