Я зажмурилась, чтобы не видеть поток крови из перерубленного горла.

Этот момент будто определил перелом битвы.

И если прежде мне не слишком-то было понятно, кто победит, то теперь превосходство количества северян и их умения владеть оружием стало очевидно.

Вскоре мир вокруг меня сделался красным, а запах крови перебил даже привкус пепла и надежды на свободу. Незнакомое воинство отступало… и черные «проводили» их только лишь до холмов, укрытых жухлым кустарником, но дальше не стали. Совсем расслабленно вернулись, подбирая с поля боя лишь своих… и не таких уж многочисленных убитых. И оружие. Расставляя заново смотрителей, выстраивая новый заслон, и с еще большим воодушевлением берясь за строительство временно брошенных таранов.

- Ка-аар…

Я дрогнула.

Прилетевшие с разных сторон вороны готовились к пиршеству, а мне вдруг сделалось страшно.

Откуда их столько в наших краях? Неужто запах крови и чужих богатств привлекает не только воронов, но и птиц? Разве их задача не сообщать богам о происходящем, вместо того, чтобы радоваться распустившимся на мокрой земле цветам смерти?

- Ка-аар…

Я обхватила себя руками, осознав, насколько промокла и замерзла, и прошептала молитву за всех храбрецов, что защищали свою землю…

Недолго, недолго, отец говорил

Будешь ты с нами, сынок,

Ворон-король из цветов земли

Выбирает лучший цветок

Тряхнула головой и вниз спустилась.

Удасться ли мне сделать то, что не смогли нападавшие? Не знаю.

В лагере постепенно собирались возбужденные мужчины.

Со смешками переговаривались и прикладывались к кожаным бурдюкам с хмелем, громко требовали немедля зажарить свиней и птиц. Их лица были обагрены чужой кровью - никто и не думал умываться, дождь смоет -  а пальцы все еще крепко держали оружие. Стонали раненые, и к ним уже направились те, что могли считаться целителями. А мертвых складывали на общее кострище, вокруг которого сегодня и будет победный пир.

Дань погибшим друзьям, что своей смертью выкупили их жизнь.

Война… Мучительная, страшная, страстная, опасная и всегда отдающаяся сердечной болью у тех, кто еще чувствовал что-то, кроме упоения битвой.

Знали ли мы что-то кроме войны?

Женщины, к которым меня определили, оправились будто, и снова вернули на место неказистый навес. Для них все это было обыденностью. Смерть, бой, мужчины, которые решали, когда и кому жить или умирать. Мужчины, требовавшие после битвы подтверждения, что они живы.

Пьянящего хмеля, сытной пищи, податливого тела.

Меня не трогали - видимо уже знали, что я не для них. А прочих разобрали быстро. Овладевали по очереди телами прям на грязной земле, не смущаясь ни друг друга, ни окружающих, стремящиеся сбросить напряжение хождений по остриям мечей, радующиеся, что Хель пока не пришла по их душу…

Я сцепила зубы и отвернулась.

И, чтобы забыться хоть немного, закрыла глаза и запела тихонько колыбельную, что слышала так часто от своей Нья

Спи, странник, кутаясь в ночи одежды,

Грея валун головою уставшею,

И не тяни ко мне руки в надежде,

Я прихожу лишь за воями павшими.

Один зовёт только ярких и яростных,

Ты же, щитом укрываясь от смерти,

Жаждешь покоя и, может быть, старости,

Дел повседневных цветной круговерти.

Ждёт тебя тёплая, добрая, близкая,

Та, что душой и нутром обнимает,

Я же, полями кровавыми рыская,

Ласок мужских и предательств не знаю.

Спи, то прислышалась в дрёме подкравшейся

Поступь колдуньи смехом по льду.

Я прихожу лишь за воями павшими.

Спи, за тобою я завтра приду.

- Ты здесь? Хорошая девка…

Сколько времени прошло? Уже ночь? Я заснула?

Резко села, открывая глаза.

Надо мной возвышался тот, кто меня купил. Ухмылялся криво, а его черные глаза смотрели на меня тьмой. Чистое лицо и чистая одежда, но его взгляд грязью прошелся по моему лицу и шее.