— Ты вытащил многих детей от него, — пристально посмотрел он на меня. — Я не знал.

Я только неопределенно хмыкнул. Да, пожалуй, единственное, чем я мог успокаивать свою совесть — это десятки спасенных жизней. Молодые оборотни — легкая добыча для тех, кто занимается незаконным делом. Мальчишек с детства подсаживают на наркотики, и они готовы батрачить на главарей за еду и дозу, образуя управляемую массу, которую боятся. Я вытаскиваю таких волчат. Расселяю по приемным семьям, отправляю на реабилитацию, если нужно, нахожу легальную работу и не позволяю вернуть их обратно в шайку Ветлицкого. Меня тоже боятся. Это — основное условие. Страх должен быть непроходящий и обоснованный. Белым и пушистым быть не получится. Силу приходится демонстрировать, чтобы зверье боялось. И постоянно оглядываться — тоже.

— Думаешь, покушение на тебя — его рук дело.

— Жирный мотив, — усмехнулся я.

— Да уж…

— У моего хобби нет легального покровителя, Давид Глебович. Если ты хочешь меня за что-то подтащить, как и обычно…

— Нет, не как обычно. Обстоятельства изменились — ты едва выжил и больше не угрожаешь Игорю.

— Я никогда не угрожал Игорю, — процедил.

— Я неправильно выразился.

— Ты тоже думаешь, что я решил загрести жар чужими руками и натравил на него сумасшедшую ординаторшу? — сузил я зло глаза. — Да иди ты!

— Стас, ты вставлял мне палки в колеса, пока я вытаскивал Игоря из газовой камеры за убийство пациента! — Ему надоело терпеть мои нападки. — Ты сознательно не давал мне его спасти тогда!

— Он виновен в смерти моей матери! Он убил собственноручно мужа пациентки! Я вмешивался абсолютно легально, а не исподтишка! Стрельба в Игоря — не моих рук дело!

— Что тут у вас происходит?! — вдруг ворвалась в двери белокурая ведьма, стягивая находу куртку. — Приборы шкалят!

— Привет, Ива, — хмуро глянул на ведьму Горький. — Беседуем.

— Ты должен был у меня спросить, можно ли с ним вообще беседовать! — вызверилась она неожиданно.

А хорошенькая она в гневе. И имя у нее интересное какое — Ива. И не та, которая плакучая, а та, которая розгами так отходит, что на задницу не сядешь неделю. Я восхищенно оскалился невпопад, любуясь сценкой и, что уж там, Ивой. Горький даже сдал под ее взглядом. Поднялся пришибленно, пока она, игнорируя его, пристроила стетоскоп на моей груди.

«Вали давай», — красноречиво сообщил ему довольным взглядом.

Горький вышел, а я заметно сдулся, проваливаясь в подушку.

— Плохо? — тихо поинтересовалась она.

— Значит, ты — Ива.

— Слабость чувствуешь?

— Да, — нехотя признался я, развлекаясь изучением ее лица. — Сколько тебе лет?

— Решишь, нужно ли спросить у меня отчество?

— Я не буду называть тебя по отчеству. Почему ты не сказала, что меня охраняют?

— Ну, ты же считаешь, что этой охраны недостаточно.

— Ты проницательна.

— Конечно. Таким нарциссам как ты всегда кажется, что они — особые персоны, которых все недооценивают.

— Тебя давно пороли? — сузил я недобро глаза.

Сердце на мониторе угрожающе набрало обороты.

11. 10

— Ты еще и садист. — Она потянулась к ящику с медикаментами и принялась расколупывать ампулы.

— Ты себе глупые диагнозы позволяешь ставить только в терапии или и оперируешь также хреново?

— Ты обиделся на «садиста»? — усмехнулась Ива. — Не думала, что ты такой чувствительный…

— Что ты собралась мне колоть? — насторожился я.

— Успокоительное и адреноблокатор, — сосредоточенно сообщила она. — Ты не соблюдаешь спокойствие.

— Успокоишься тут с вами, — прорычал я.

— Я помогу. — Ива прыснула из шприца и направилась ко мне. — Руку давай.

— Кто еще тут садист! — процедил я, терпя инъекцию.