— Вроде бы, когда сердце наберется сил, заклятье само разрушится?

— Это только предположения. Мы не изучали эту методику на практике.

Профессор тяжело вздохнул, раздумывая. По его взгляду читалось сочувствие.

— А можно попробовать расплести заклятье? — осторожно поинтересовалась я, еле сдерживая нервную дрожь.

— Сложно предсказать последствия, — вздохнул он. — Ты рискнула. А он может умереть без связи с тобой.

Я потерла виски и отвела взгляд на полки, заваленные книгами. Никогда эти стены еще не давил на меня настолько.

— Теперь этот твой пациент обязан тебе жизнью, — тихо заметил профессор. — Ты — очень отважная, Ива.

— Я — очень идиотка, Карл Алексеевич.

— Нет-нет, ты просто живая. У тебя есть чувства, и, видимо, ты давно не давала им волю, раз все вышло из-под контроля. Ива, когда-то оно бы все равно вышло, но уже с разрушающими последствиями. А сейчас ты спасла жизнь.

И разрушила свою.

— А почему не говоришь ему? — поинтересовался профессор после короткого молчания.

— Ему ни к чему это чувство вины. И так несладко…

— Нет шанса для вас?..

— Нет.

— Понятно.

Показалось, что грудная клетка лопнет от переполнявших чувств. По щеке скатилась слеза, и сухая теплая ладонь накрыла мою, лежавшую на столе. Я вздохнула и протерла щеку:

— Спасибо…

***

Уже через несколько минут я осознал, что без взбалмошной ведьмы мне тут неуютно. Я даже пожалел, что не взял ее номер, и даже обозвал себя за это идиотом в тишине палаты. Пульс, правда, успокоился и стал пиликать на приборе ровнее, без скачков.

В следующие полчаса я позвонил в отдел и выяснил, что по покушению на меня уже всех подняли на уши — завели дело, вызвали следователей, а больница предоставила охрану. И даже ведьмаки заинтересовались в лице, а, точнее, морде Давида Горького. Неймется этому ведьмаку в инквизиции, по привычке лезет в следовательские дела.

— Так Горький теперь председатель следственного комитета. Не знал? — вяло сообщил мне коллега.

— Нет, — нахмурился я.

А я-то думаю, какого хрена он мне везде дорогу перебегает. Полагал, что по дружбе с Игорем. А, оказалось, все еще хуже — полномочия у него есть.

— Поэтому жди. И к тебе лично заявится.

— Черт бы его подрал, — пробурчал я. — Ладно. Есть что-то по делу?

— Ничего пока. Ты сам-то что видел?

— Ничего я не видел. Стоянка, улица, фонарь. Что тут увидишь? Я же не ведьмак.

— Врачи только отчитались, что тебе повезло выжить. И становится непонятно — у киллера рука дрогнула или ты такой везучий.

— Ладно. Узнаешь что-то, набери.

— Выздоравливай.

10. 9

Я отложил мобильный и уставился перед собой.

Мне нужно было поговорить с Игорем обо всем. Отец просил. Но не для себя. Он просил разрешить наш конфликт для меня самого. А мне и правда нечего терять. Работу? Волчью жизнь? Я ничего не создал за все время такого, ради чего хотелось бы остаться и жить… Ну, разве что ради одной беспризорной своры, которая, наверное, без меня не выживет. Нужно было как раз озаботиться этим. Только стоило снова взять мобильник, как в палату постучали. И по мою душу нарисовался сам Горький. Легок на помине.

— Приветствую, Стас, — встал он у дверей. — Можешь говорить?

Я отложил телефон и настороженно кивнул.

— Как ты?

— Говорят, жить буду.

— Это радует.

Он прошел к стулу.

— Тебя Игорь попросил? — вяло поинтересовался я.

— Ему не нужно просить. — Горький вытащил небольшой планшет. — Я затребовал выдать мне список дел, которые ты ведешь.

— Мог бы не утруждаться. Я сам могу все рассказать и подсказать подозреваемых.

— У тебя может оказаться много врагов, — поднял он на меня взгляд от планшета.

— Не так уж и много. Главный мой враг на сегодняшний день — владелец игорных домов и притонов Даниил Ветлицкий. Мы с ним очень не сошлись во взглядах на молодое поколение оборотней…