– А это мы еще поглядим, как оно и зачем. Я, к примеру, человек обреченный.

– Так уж ложись и помирай?

– Не, зачем же? Я в нелегалку ухожу, понял?

– Никак нет, не понял. Это как же, в леса, что ли?

– Ты знаешь, кто самый сильный?

– Слон, – с готовностью ответил Алекс.

– А в Москве?

– Мэр, а потом слон.

– Вот и слушай сюда. Управление по Эксплуатации Высотных Зданий. Причем заметь, как я тебе уже сказал, все, вплоть до точки, с прописных. А то все разбухались, кого не спроси, гэбэ да гэбэ.

– Да оно сейчас вроде на три шайки разделилось.

– Так вот я тебе и толкую, кто над Москвой, тот и Рассею-матушку вразумляет. А кто над центром Москвы, тому танки на окружной – по шестям и в трефах.

– А кто над центром Москвы?

– Я же тебе в третий раз разъясняю: Управление. Точка. И я в нем работаю. По сей день, чтоб ему пусто.

– Что тебе поручили? И о какой телеге, которую якобы на меня катят, ты там внизу бурзорил?

– Ана! Пляжу-жу-жу. Не вынес, Батькович, в ментовщину попер? Что поручили? Пойдем до Марло, покажу, если не нервный. Оно же и телега.

Двое странно говорящих мужчин, стараясь почему-то ступать аккуратнее, снова подошли к трупу. Карнаухов выпростал изгвазданную рубаху Марло из брюк и слегка завалил тело на левый бок. Обернулся на Алекса и кивнул ему: «Давай, чего стоишь? Не для тебя, что ли?»

Алекс подошел, наклонился и на правом боку, чуть повыше печени, заметил на теле Мартина мелкую, размером с двухкопеечную монету, но удивительно четкую метку. Как бы паучок-иероглиф, нанесенный лучиками-шрамами.

– Что это? – спросил он Виталия.

– Тебе лучше знать. Еще и меня научишь, – ответил тот и с нескрываемым отчуждением посмотрел вдруг на Алекса.

– Где-то я это видел, – поежился тот, чувствуя неприязнь Карнауха, – но где и когда…

– Во-во! Не помню, не бывал, не участвовал. Думай, тебе говорят, а не то нам обоим амба.

– Это и было твоим заданием?

– Оно же и телега. Они же знали, что именно ты подойдешь к квартире. Тебя и ждать наказали. Глушани, говорят. Ну и вот эту херовину нанести ему на тело велели. Формочку вот дали.

– Какую формочку?

– По размерам такая же вот как след этот. С одной стороны выпуклость…

– Где она, формочка?

– Я ее должен был внизу швабре этой отдать. Так договаривались. Я и отдал. А она меня сразу после этого и подсекла. Тут я и понял, что нам с тобой в друганах надо ходить. А иначе кранты. Причем заметь, репа немытая, кранты обоим.

– А при чем тут она?

– Так она же служит где? Отвечаю: у нас же в Управлении.

– Здесь всего двенадцать этажей. Какая же это тебе высотка?

– Объясняю для дефективных: финансирование для Управления записывается в бюджете отдельной строкой. И выполнялось всегда, от усатого до меченого. Выполняется и сегодня. Все безотказно, понял? А где у нас безотказно? Наверху. Наверху хорошо? Не то слово. Всем хочется? Всем. А удается? Кто умеет. Вот жильцы этого дома и сумели. А знаешь, где такой вопрос решается, о включении в список зданий, состоящих на обслуживании в Управлении? Раньше, к примеру, такое могли решить только на политбюре, не ниже, заметь. Так что и сам Гришин со своим горкомом и Промысловым, решить такой вопрос сами для себя не могли. Тут надо было голосование всей шайки. А у них ведь как? Одни хочут, а другие в аккурат не желают. Так что для некоторых домов и в политбюро-то вся шайка по третьему кругу повымирала, а вопрос все не решался.

– А как с этим домом? – спросил Алекс, подойдя к окну и, раздвинув занавеску, поглядывая на дом Валентины, как бы ожидая оттуда некоего чудесного сигнала. То, что рассказывал Карнаухов, было ему интересно и, вероятно, имело какую-то связь с персональной ситуацией Алекса.