Виктория Николаевна Рейнгольд была недовольна собой. Все зашло слишком далеко, это она поняла еще ночью, вернее под утро, когда узнала о смерти Мартина. Но еще дальше зашла она сама. Точнее, дошла. Дожила. Потеряла контроль над собой. Называется, нашла к кому обратиться. Нечего было вмешивать сюда никакого Петю Никонова. Что она могла от него узнать? И даже более того, что она хотела узнать? Разве не был предуказан ему такой позорный конец еще в самом начале? А если так, то что она узнала нового под утро от литератора Герба, многолетнего собутыльника Марло? Она предчувствовала такой конец, так как знала, что никто не позволит Мартину занять то место в семье, на которое он мог бы претендовать по своему рождению.

Мало ли кто и на что может претендовать в нашем мире. На красивых женщин, например. Или на контроль над страной и миром. На бессмертие, в конце концов. Но все это упирается в одно и сводится к одному и тому же. К возврату старинных прав. К их предъявлению в некий подходящий для этого момент. Марло убили, и это означает только то, что подходящий момент приблизился. Или вообще уже наступил.

После того как зять, с непонятной своей, неизвестно к чему относящейся ухмылкой, передал ей кассету с записью сегодняшних допросов и удалился на «семейную» половину дачи, Виктория вставила пленку в магнитофон и прилегла на широкую, низкую тахту, как будто собираясь слушать классическую музыку. А после окончания прослушивания она пригорюнилась еще больше. Поспешность и непродуманность ее действий представились ей теперь в еще более резком свете. То, что хотя бы с натяжкой можно было отнести к информации, сводилось к путанице с датой убийства и к странноватому факту, что ни для одного из трех допрошенных сам предмет разговора не явился неожиданностью.

Разумеется, лапоть Никонов ничему этому не придал значения. Ну, да уж это – за что маменька с доченькой в свое время ухватились, то и получили. А Шерлоков Холмсов нам, как принято думать, не надо. И что же теперь? Уж не обратиться ли к этому…как бишь его, сочинителю Гербу? Нет уж. Может, он в своей области и большего стоит, чем Петр в своей. Но тем более она не могла задать, возможно, и сообразительному, но ничем не связанному с семейством человеку те вопросы, которые ее действительно интересовали: кто и за что убил, и чем это угрожает Рейнгольдам, Марло, Бестужевым-Рюминым и некоторым другим фамилиям. Может быть, даже тем, которые основательно забыты здесь, но неожиданно весомо звучат теперь там. За океаном.

Внизу, сначала в саду, а потом на веранде, послышался голос вернувшейся дочери. Известно, от кого вернувшейся. Отсюда и стремительность походки, и спокойное дружелюбие к ньюфаундленду Рексу. И мысли Виктории приняли новое направление: может быть, красавец полковник и есть тот человек, который ей нужен?

Признать, что он уже как-то связан с ними? А как воспримет это он сам?

Часа через полтора должны начать собираться «старшие». Обсудить предстоящие похороны. Смысл их общей потери. И общего им вызова. Мартин хотел сыграть в одиночку. Независимо от «старших». Они не правы, конечно, что так хладнокровно наблюдали все эти годы за его фантастической попыткой. За попыткой реализации его фантастической идеи спонтанного поиска следов Училища.

Он еще подростком впервые высказал родне, то есть «старшим», на первый взгляд, совершенно дикую мысль, что свободный поиск, то есть обмен судьбы на негарантированный результат, есть единственная возможность снова выйти на Наставников, связь с которыми была утрачена Семейством десятилетия назад, аккурат с началом Великой американской депрессии.