– Вы должны были выйти на Лобне. У вас до Лобни билет.

Таня резко обернулась: чего?! И поняла, что замечание это было адресовано не ей, нет, контролер явно смотрел на Таниного соседа напротив, занимающего, как и она, сиденье у окна.

– Ну да, но я до Луговой еду.

– Так вам и надо было покупать до Луговой, а не до Лобни.

– Я в автомате покупал, до Луговой не смог выбрать… – попутчик отчего-то неловко покосился на Таню.

– Эти автоматы и правда дурные, буквы заедают, пьяницы сдачу отнимают, – вставила Таня, но кондуктор даже не посмотрел в ее сторону.

– Вам придется доплатить.

– Что? Цена такая же!

– Цена такая же, – вновь вмешалась Таня. – Сколько у вас, дайте посмотреть, ну вот, 88 рублей, и у меня так же! Вот! – но ее билет кондуктора мало интересовал.

– С вас 120 рублей.

– Чего?! – попутчик и Таня воскликнули единовременно.

И тут же в сердцах он достал из кошелька тысячную купюру.

– Вот!

– Меньше нет? – уже заметно тише спросил кондуктор.

– Нет!

– Будем искать… – он в нерешительности отвернулся.

– ИДИОТЫ, – заявил попутчик Тане и встал, готовясь выходить.

Чуть помедлив, Таня, захватив свои авоськи, тоже прошла в тамбур. Былой попутчик стоял первым возле дверей и явно был не намерен обсуждать неприятный инцидент, а жаль, промелькнуло у Тани, ох, а она бы обсудила… Иногда так хочется просто перекинуться с кем-то парой слов, легкий ни к чему не обязывающий диалог. «Смол-ток у нас непопулярен», – вдруг вспомнились ей мужнины слова. Стоп, она что, с ним согласна?..

Выйдя из вагона, она привычной бойкой походкой засеменила вдоль поля, по дороге, обреченной прогнуться под нависающей эстакадой. Тучная и невысокая, с каре из темных густых волос и утонченным лицом, усеянным родинками, полностью несоответствующим габаритной фигуре, она шла размашисто и быстро, как бывало всякий раз, когда она забывалась неприятными мыслями.

Какой он – этот второсортный человек? Где он живет? Во что одет? Она всегда полагала, что, возможно, этот второсортный человек обитает где-то в странах Третьего мира, небрежно одетый, босой, с почернелыми от грязи стопами, голодный и ушлый, он выпрашивает деньги у заезжих туристов – и это существование, это обитание тоже зовется жизнью. Но отчего-то ей… ей было не жалко таких людей, они существовали будто в другом измерении, на другой планете, словом, слишком далеко, чтобы она могла печалиться об их нелегкой доле. И когда однажды Женя, давным-давно, когда Ира еще была под большим знаком вопроса, обмолвился о возможности усыновить азиатского ребенка, она метнула на него полный молчаливого негодования взгляд: как можно такое предлагать? С тех пор никто больше не рисковал припоминать этот эпизод (а может, его и не было вовсе? Все, что случилось так много лет назад, теперь казалось не более чем вымыслом).

Но отныне все перевернулось, будто, всю жизнь полагая, что земля плоская, она с удивлением обнаружила, что земной шар оказался круглым, и второсортными людьми из третьесортного мира стали ее соседи по Луговой, включая и ее саму. Ибо, если (не дай бог!) из-за этой эстакады накроется все ее фермерство, кто это покроет? Ответ был слишком очевиден.

Впрочем, она всегда чувствовала, что этим все закончится – к чему было лукавить, да еще перед самой собой? Начало было положено около двадцати лет назад, может, чуть раньше, когда урбанизация черной катюшей стала врываться в деревни, дабы травить своим загазованным воздухом жизнь честных селян. Но то были другие жизни, другие селения, и она, к стыду своему, не сильно-то одаривала своим вниманием их проблемы, ей было некогда, она коз пасла, да и урбанизация издалека, казалось, несет некое зерно истины, ибо, пожалуй, даже дойные коровы ощущали всю нелепость разрыва между регионами с их деревенской аскезой и двумя «столичными городами», между которыми, казалось, простиралась разница в пять столетий, не меньше. В глубине души каждого русского человека теплилась надежда, что урбанизация придет в капиталистическом обличии, что строительство дорог не только не помешает, но и, наладив хорошее сообщение, поспособствует развитию регионов, что на месте шашлычных и пельменных появятся добротные досуговые центры, что люди сплотятся, взамен сплошных заборов вырастут живые изгороди, на бескрайних просторах найдется, наконец, место паркам, футбольным площадкам, теннисным кортам – но урбанизация пришла совсем в ином виде, и от этого было во сто крат горше. Не капиталистической ласточкой она прилетела, но бабой-ягой, что ударила помелом под дых, да и разворотила округу так, что стало только хуже.