– Да… ну… там всякого…

– В смысле? Чего именно вы боитесь? – Женя бросил на девушку взгляд поверх очков.

– Да всего!

– Ну например?

– Я боюсь общественных мест, боюсь ресторанов, театров, метро – да! жутко боюсь метро, самолетов, ну еще и пожаров, засыпать боюсь, в общем… всего, – невесело заключила она, пожав плечами – мол, не моя вина, психика такая.

– То есть смерти, верно? Вы боитесь умереть? – спросил Женя, про компьютер он и думать забыл, тут ведь такое!

– Вероятно… наверное, да.

– Хорошо, а есть что-то, чего вы не боитесь?

– Эээ… нет!

– Мм… и давно это у вас? – Женя вновь вернулся к мудреной клавиатуре (нельзя было в алфавитном порядке буквы расставить?!). – Или вы уже не помните, когда это началось? Может, причина какая была?

– Я помню! Это не на пустом месте возникло. Все началось после Дубровки… – Женя лихорадочно повернулся, неловко задев и уронив локтем левой руки покоящуюся на столе ручку. – Ну после…

– Да-да, я понял!

– Все нормально? – перекосившееся, будто от боли, лицо психиатра напугало ее.

– Да… я помню… Ну… это ведь давно было, что уж вспоминать теперь, – скороговоркой добавил он.

– Но и забывать нельзя!

– А толку помнить?! – резкий тон Жени вновь насторожил впечатлительную пациентку: психиатр сам, по-видимому, был психом. – Было и было, примите да смиритесь.

– Я не хочу с этим мириться, да и можно ли! – возмущалась пациентка. – Зачем-то ведь это случилось!

– Вы что, всерьез верите в какую-то высшую подоплеку всего происходящего?

– Да, верю!

– Пфф… – напускной цинизм так и лился из него. – Мой вам совет – забудьте все и не копайте впредь так глубоко – ни к чему хорошему это не приведет.

– Как я могу «не копать так глубоко», если я такая? Я постоянно думаю: вот что если я зайду не в тот вагон или полечу не тем самолетом?..

– А вы не думайте, не думайте, и все!

– Я не могу!

– Ну так и будете жить в страхах! Отвлекитесь, вам надо отвлечься, – он взял в руки «Муллинера» и протянул книгу пациентке. – Рекомендую! И вообще, вам надо, как у Джерома Клапки, чего там: пинту пива, стейк, хороший сон, ну и прогулки на свежем воздухе.

– Я не ем мяса! – заявила она.

– Ууу… а на свиданья ходите?

– Нет! – лицо пациентки зашло красными пятнами.

– Ну вот отсюда и проблемы!

– Ясно, доктор, спасибо!

– Да ладно-ладно, чего уж там! Выпишу я вам таблетки, но только, скажу вам честно, все это… – он помотал головой, поджав губы – мол, бесполезно, и опустил глаза, не желая выдерживать ее взгляд. Когда она ушла, он еще долго, будто застыв, изучал собственное отражение в погасшем мониторе, от тишины у него звенело в ушах. Ему хотелось сбежать от этой предгрозовой московской духоты, от лицемерия и от себя, но больше всего – от ужасного прошлого, которое вновь отрикошетило болью.

Заходя в электричку, Женя помог немолодой уже женщине перенести хозяйственную сумку-тележку на колесиках с перрона в вагон. Женщина сердечно его поблагодарила и, решив, что подобный жест сплотил их, добродушно плюхнулась на сиденье рядом с ним. По одному ее голосу Женя сразу узнал в ней москвичку.

– Ох, кто ж знал, что такая жара ударит на праздники, а главное, резко, ни с того ни с сего… – Женя заметил, что попутчица, вся обливаясь соленым потом, обмахивала лицо веером. Это навеяло ему мысли о Тане, она всегда потела, но сейчас, когда ударил климакс, особенно.

– Да даже не жарко, душно, как будто вот-вот ливанет!

– Ох, и не говорите! Мне все МЧС сообщения присылает, все смеялись над американцами, а теперь вот, поглядите, какие катаклизмы.

– Точно! – Женя ухмыльнулся, но что у него с глазами?..

– А я сейчас на автобусе сюда доехала, а там кондиционер работал, хорошо, конечно! Еду вот по Садовому и думаю, что это за город за окном, что за дикая безвкусная петрушка разрослась? Надо было либо как-то встраивать, либо уж застраивать новые районы, но зачем портить то, что было? Ох, как я Москву люблю, лю-би-ла! Я ведь всю ее обошла, все раньше знала, а теперь плутаю, совсем не могу здесь больше ориентироваться.