– Раз-другой я почти вызвал у него неприязнь своими опрометчивыми заявлениями и неуместными преувеличениями, какими мы бездумно разбрасываемся ради красного словца. Заметив, что такая манера глубоко противна достопочтенному мистеру Холмену, я стал строже следить за своей речью. Весьма полезное упражнение, поверьте, – подбирать для своих мыслей наиболее точные слова, а не просто щеголять эффектными фразами.

– Значит, теперь вы с ним друзья?

– Да, добрые друзья. Во всяком случае, за себя могу поручиться. Я ни в ком еще не встречал такой тяги к знаниям. Своей осведомленностью в самых разных областях он определенно превосходит меня, хотя вся его ученость исключительно книжного толка, тогда как я много где побывал и много чего повидал… Вас не удивил мой давешний список?

– Еще как удивил! Я подумал, что с таким количеством книг у вас не останется минуты для отдыха.

– Напрасно беспокоились. Частично они для пастора, частично – для его дочери… Кстати, про себя я зову ее Филлис, хотя в разговоре с другими использую разные обходные пути – не хочу показаться фамильярным. Но не обращаться же к ней «мисс Холмен»! Здесь никто ее так не величает.

– Я догадался, что итальянские книги предназначены ей.

– Верно. Вообразите, она взялась изучать итальянский по Данте! А у меня есть превосходный роман Мандзони «I Promessi Sposi»[26] – для начинающих именно то, что надо. Если же ей непременно хочется разгадывать головоломки Данте, то от моего словаря намного больше проку.

– Так она обнаружила ваши пояснения к трудным словам?

– О да!.. – просиял он.

Очевидно, его подмывало пересказать мне эту сцену, но он воздержался.

– Боюсь, пастор не похвалит вас за то, что вы приучаете его дочь читать романы.

– Полно! Что может быть безобиднее? Не знаю, кто придумал делать жупел из слова «роман». Книга Мандзони – очаровательное и вполне невинное чтение. Вы же не думаете, что ваши друзья не видят разницы между Вергилием и Евангелием?

За разговором мы не заметили, как подошли к ферме. Мне показалось, что Филлис встретила меня теплее обычного, и миссис Холмен тоже была сама сердечность. И все же во мне зародилось странное чувство, будто мое место занято – занято мистером Холдсвортом. По-видимому, он совершенно освоился в доме и окружил миссис Холмен сыновней заботой, а с Филлис обращался ласково-снисходительно, как любящий старший брат (и только, строго держась этой роли).

Когда с приветствиями было покончено и мистер Холдсворт принялся с жадным интересом расспрашивать меня о текущих делах в Элтеме, миссис Холмен ревниво заметила:

– Ах, на будущей неделе вы вернетесь к своей прежней жизни, где все иначе, чем у нас! Предвижу, что вы с головой окунетесь в работу. А между тем вам нужно следить за собой, не то опять подорвете здоровье. Придется снова ехать в нашу глушь на поправку!

– По-вашему, я захочу вернуться сюда, только если опять занедужу? – с улыбкой успокоил он ее. – Скорее опасаться надо другого: вы приняли меня так радушно, что теперь вам будет от меня не избавиться.

– И славно! – обрадовалась хозяйка. – Тогда тем более берегите силы, не переутомляйтесь. Надеюсь, вы и впредь возьмете себе за правило каждое утро выпивать стакан свежего молока – по мне, это лучшее лекарство; можно добавить в него ложечку рома, говорят, это очень полезно… Мы-то рома в доме не держим.

Я привез с собой дух неустанной производственной деятельности, по которой мистер Холдсворт, должно быть, уже стосковался. После недельного отдыха в деревне он не мог наговориться со мной, и во время одной из таких бесед я заметил, что Филлис смотрит на нас с печальным любопытством. Поймав на себе мой взгляд, она отвернулась и густо покраснела.