У самой пристани колыхалась, вся позолоченная, галера короля. Шелковый пурпурный навес на палубе трепетал, казалось, от нетерпения. Ветер играл его длинными фестонами. Отряд алебардщиков выстроился у спущенной к волнам лестницы. Другой отряд охранял шлюпку. Она должна была доставить короля на галеру. Лодочники, покорно замерев на своих местах, не сводили глаз с капитана.

Король отдавал последние приказания. Его окружала уезжавшая с ним испанская свита. Нидерландцы почтительно прощались, по очереди преклоняя перед монархом колени.

Генрих растерянно оглянулся. Приехавшие проводить его дядя и Микэль стояли в стороне, среди простой толпы. Лицо ван Гааля было бледно как никогда. Рука, дергавшая по привычке в минуты волнения повязку, беспомощно срывалась. Микэль плакал. Генрих снова бросился к ним.

– Я никогда, никогда не забуду вашей заботы и любви, дядя! – говорил он торопливо. – Пора наконец вам домой, в родной Гронинген, на покой… Вы замучились, устали… И ты, старина!.. Друг моего детства!.. Пора, давно пора и тебе к маме Катерине… Скажи ей: я не знал другой матери, кроме нее. Я обязан ей слишком многим…

– Мальчик наш!.. Мальчик наш!.. – рыдал Микэль.

Генрих вдруг вспомнил:

– Не забудь отдать маленькому нидерландцу обещанную детскую шпагу. Дядя отложил ее для него. Пожелай ему вырасти и стать храбрым воином. Поклонись матушке Франсуазе, Розе, Берте…

Ван Гааль взволнованно кашлянул.

– Вам следует поспешить, племянник, – глухо прозвучал его голос. – Его величество направился к спуску.

Генрих в отчаянии заметался:

– А его светлость принц Вильгельм?… Я не смог до сих пор попрощаться с ним…

– Идите, идите, племянник, вы опоздаете! – Рыцарь почти силой оторвал Микэля от груди Генриха. – Ну полно, полно, будь мужчиной, старик.

Перед глазами Генриха промелькнули два родных, милых лица и скрылись в гуще толпы. Он побежал к пристани, так и не решившись подойти к Оранскому, стоявшему поодаль от провожающих короля вельмож. Генриху хотелось громко крикнуть. Тогда, может быть, принц повернул бы голову и без слов прочел все, что дворцовый этикет помешал Генриху высказать. Он видел, как Оранский подошел к новой правительнице, поцеловал ей руку, потом поклонился ее спутникам и быстрым шагом направился к ожидавшей лошади. Несколько человек тесно окружило его, и небольшая группа всадников ускакала, не дождавшись отплытия флота. Принц, видимо, сознательно нарушил установленную форму проводов. Генрих не знал, что Оранский понял в эти дни: между королем Испании и Нидерландами вспыхнула явная вражда. И Оранский будет первым, на кого готовится удар. Войди он вместе с другими на королевскую галеру для окончательного официального прощания, и кто знает, удалось ли бы ему вернуться домой… Он слишком легко мог стать пленником Филиппа.

Под благочестивой маской на лице епископа Аррасского, сопровождавшего Маргариту Пармскую, прятались те же мысли. Он не упустил бы счастливого случая посоветовать королю обезопасить себя тайным арестом слишком, очевидно, прозорливого нидерландца.

Пользуясь минутами суматохи, Генрих бросил последний взгляд на родные берега и на две сиротливо прижавшиеся друг к другу фигуры. Какие они маленькие издали! Их лица нельзя уже разобрать. Дядя с черной повязкой казался особенно тщедушным и старчески беспомощным. Шляпа в руках Микэля бессильно повисла в воздухе – старик больше не размахивал ею. Должно быть, он опять плакал.

Надув паруса, корабли неслись в открытое море, оставляя Нидерланды все еще во власти наемных войск короля, во власти новой сложной системы духовного надзора, утвержденного специальной буллой папы.