– Ешь хомяк, тебе надолго хватит, – говорю ему, кладу остатки сарделек рядом и иду дальше, оставив дворнягу самостоятельно разбираться с нечаянными подарками.

За стёклами витрин, чистыми настолько, словно их ежеминутно натирает невидимый чистильщик, торжественно возвышаются манекены.

Мерцают золотые деревья. На их ветвях медленно двигаются механические длинноволосые русалки в цепях, в серьгах-люстрах и с культовыми сумками в руках.

Четверо статных пластиковых мужчин в шляпах и костюмах, взирают на меня с высоты своего двухметрового роста, и я между ними. Точнее, моё отражение. Я отражаюсь в твоих стёклах, Мать Городов, я уже часть твоего мира.

Это мой оживший «глянец». Тот «глянец», перелистывая который, я тщательно высматривала лица и вычитывала имена. Имена – гербы. Имена – гимны. Имена – бренды.

Я завороженно подносила палец к губам, чуть увлажняла и листала липкие страницы, оставляя на них отпечатки, загибая уголки там, куда потом возвращалась, читая снова и снова о балах, о презентациях, о новых коллекциях, о сплетнях и модных местах.

Каждый журнал был как модная Библия. Эти «библии» я собирала и складывала в башни возле кровати, чтобы по вечерам вытягивать одну из них наугад и погружаться, как в сладкий сон, в мир, который заманивал меня, как яркая, горящая, развратная, но самая красивая блудница.

И сейчас прямо передо мной те самые женщины, которые белозубо улыбались мне с шуршащих страниц. Это те платья, брюки и костюмы, в статьях о которых я старалась не пропустить ни слова. Названия роскошных тканей звучали для меня, как магические заклинания.

Вот стоят три манекена в статусных костюмах из тканей нежно-лимонного, густого-травяного и глубокого синего. Три разных фигуры, три разных роста и размера.

Заворожёно любуюсь яркостью нарядов и реалистичностью застывших пластмассовых красавиц.

Но вдруг, что это? Прижимаюсь к стеклу и вглядываюсь пристально в лицо центрального невысокого манекена. Показалось, или она действительно моргнула?

Да нет, быть такого не может!

Замираю у стекла. Пытаюсь проверить свои галлюцинации. Всё пристальней всматриваюсь в их замершие фигуры, и тут… Манекен поворачивает голову, смотрит прямо на меня и машет рукой.

Неведомая сила отбрасывает от стекла, и я запинаюсь о лохматого бродягу, который, оказывается, всё это время телепался вслед за мной. Если бы не этот мокроносый обормот, всё бы обошлось. Но я, пытаясь увернуться, глупо и больно падаю на грязный тротуар, а испугавшийся пёс стремглав исчезает со страху, оставив меня одну сидеть в луже прямо на весеннем тротуаре.

Глупая неуклюжая провинциалка!

Прохожие, как ни в чём не бывало, беспристрастно проносятся мимо. Не могу понять, что я чувствую больше сейчас: мне стыдно или мне больно?

– Так и убиться можно!

Слышу женский голос и вижу, как ко мне тянется спасительная рука в тонкой белой перчатке, с крупным перстнем прямо поверх кружева. Поднимаю голову и встречаю пронзительно синие глаза взрослой женщины в маленькой серой шляпке.

– Давайте я вам помогу. Вы ушиблись?

– Да вроде всё в порядке. Спасибо!

Встаю, отряхиваюсь и пытаюсь успокоить то ли себя, то ли женщину. Спешу сказать, что все в порядке, но в тот же миг вижу свои грязные ладони, измазанную жижей сумку и понимаю, что выгляжу не столько как пострадавший человек, сколько, как пёс, грязный от носа до хвоста.

Прохожие, раньше равнодушно проскальзывавшие мимо, теперь начинают на меня странно озираться.

– Судя по всему, мне точно нужна помощь. Спасибо, я буду вам признательна!

– Пойдёмте, пойдёмте. Я вижу, что вам нужно элементарно умыться и привести в порядок одежду.