Прозвенел будильник, но печень прозвенела на пять минут раньше. Еле как я поднялась, голова расходилась по швам, руки дрожали, я схватилась за стакан, но воды в нем не было. На соседней кровати лежало обнаженное тело моей ебнутой подруги. Ее ноги, очко и вагина смотрели прямо в мою сторону. На спине виднелась засохшая корка спермы. Ну и утро. Я подошла к ней и ударила ее по заднице, крикнув:

– Сучка, ты выпила мою воду!

– Нет… – бормотала она сквозь сон. – Это Кир, он свалил.

– Я съебываю, если что, мне к репету надо. Закрой дверь, – приказала я.

– Давай дома поспим, – промычала она, – зачем тебе эта скука, денег сэкономишь.

«И не поспоришь», – подумала я и вновь легла спать.

Наутро все негативные мысли о моем образе жизни улетучились… Мы пошли прогуляться, вдохнуть свежего воздуха и купить минералки.

– Кир такой извращенец, это просто жесть.

– Фу-у-у, у меня бодун, заткнись, дура.

– Боже, как ты напряжена, тебе бы ебаря найти, – сказала она, подняв брови и качая головой.

– Да-да, – похуистично ответила я.

– А давай сегодня опять завалимся в ДК, найдем тебе парня.

– Ладно, но ты придешь ко мне домой к 20:00 и скажешь маме, что мы идем в кино, а потом спать.

– Сделаем в лучшем виде, лишь бы твоя киска была довольна.

Мы курили за гаражами, и вдруг лицо Риты исказилось. Я почувствовала резкий, болезненно обжигающий шлепок по спине. Это была мама.

– Ах ты блядь! Взрослой себя почувствовала?! Восемнадцатилетняя манда! Ты почему не у репетитора?! – кричала она, охваченная гневом, продолжая меня бить. – А ну пойдем!

Это было настоящее фиаско… Не то чтобы злое лицо матери вызывало у меня ужас, скорее я боялась не попасть в клуб сегодня ночью. Жизнь ведь так коротка, а мне уже исполнилось восемнадцать лет – старость не за горами. В таком возрасте, запертая в жалком городе-призраке, я могла делать только две вещи, чтобы не сдохнуть со скуки: бухать и писать стихи. После еще пары-тройки ударов мама успокоилась и заперла меня в комнате. К вечеру я достала тетрадку и раздумывала, что бы сочинить. Бодун – лучшее время, чтобы писать: чувства обострены, и ты концентрируешься на процессе, а не на том, как тебе плохо. Я пошла на кухню, свет потихоньку покидал дворы, в окне я увидела потрясающий закат, который явно бы понравился моему брату. Я сфоткала его на телефон и скинула ему. Если бы не Марк, я бы никогда не стала писать стихи. В детстве он постоянно читал книги и запоминал какой-нибудь стих оттуда, а после зачитывал его мне, пока его интонация не становилась идеальной. Я взяла карандаш и стала писать.

Говно. Я скомкала лист и выкинула его в окно. Мама к тому времени уснула, а значит, настала пора сваливать. Я зашла в свою комнату, открыла шкаф и вытащила потрясающее платье, расстегивающееся вдоль задницы. Завязала в рожки свои покрашенные в седой цвет волосы, достала помаду могильного оттенка, накрасила ресницы, подчеркнув голубые глаза и была готова покорять мужиков.

Я вылезла через окно и скинула свои туфельки вниз. Мы живем на первом этаже, газовая труба проходит прямо под моим окном, поэтому спустилась я без всяких проблем. Я шла через дворы, постукивая каблуками и мерцая вишневой сигаретой во тьме. «Я знаю, что прожигаю свою жизнь, но остановиться было бы кощунством», – приговаривала я, убеждая себя.

Рита встретила меня в своем самом шлюшечном платье: ее сиськи почти вываливались из декольте; она держала пакет с бухлом. Обычно мы выпиваем все это в заброшке через дорогу от ДК. Начинаем мы, как правило, с сидра, затем идет красное вино, белое вино, немного шампанского. В темноте этого здания мы накачиваем себя алкоголем, никотином, говорим о членах, и вот, когда мы уже доходим до нужной кондиции, наши ноги плетутся на танцпол. Поднимаясь по лестнице в клуб, я ловила на себе взгляды парней. Самцы чувствовали, что мы в говно, и хотели этим воспользоваться.