– Чарли – это кто?
– Старик мой.
– А остальные? – продолжил Эверхарт с тихим сочувствием.
– Сестры вышли замуж, братья разъехались – один в Новом Орлеане, видел его в тридцать девятом.
Эверхарт положил руку на плечо Уэсли:
– Старая усадьба разорена, мм? Старая история американской жизни, ей-богу. Самая прекрасная и душераздирающая история американской литературы, от Драйзера до Тома Вульфа, – да, домой возврата нет…[20]
Уэсли сломал веточку пополам и отбросил.
– Вряд ли есть, мужик, – наконец сказал он полушепотом. – Зависит от того, где дом… теряешь один, строишь другой.
После этого они молчали, пока их не подобрал грузовик с бакалеей. Бакалейщик провез их три мили до пустынного перекрестка под фонарем. В почти полной темноте они забеспокоились о том, как попасть в Хартфорд, – оставалось миль пятнадцать к северу.
Пока Билл ждал машину, Уэсли влез в сад поблизости и вернулся с пригоршней мелких зеленых яблок.
– Не ешь, – предупредил он, – а то заболеешь. Смотри, как я расстреляю вон тот знак впереди.
Билл засмеялся, глядя, как Уэсли тщательно подкручивает и мечет снаряды.
– Хорошее упражнение, – пробормотал Уэсли. – Я был полупрофессиональным бейсболистом… питчером… «Беннингтонский блюз». Великая игра. Знаешь, где я сыграл свой последний бейсбольный матч?
– Где? – усмехнулся Билл, поправляя очки.
Уэсли метнул последнее яблоко и чуть-чуть промахнулся по мишени.
– Ха! – выругался он.
Повернулся, сунул руки в карманы и сказал Биллу со слабой улыбкой:
– Мы с матросами сыграли матч по-дилетантски на поле в Бомбее. В грузе для американских солдат была экипировка, и лейтенант разрешил нам взять – перчатки, мячи, биты, все новехонькое.
По дороге ехала машина.
– Сейчас ему бывший двенадцатый покажет, – объявил Уэсли. – Смотри!
Он оттопырил палец и медленно покрутил рукой. Автомобиль непреклонно прогрохотал мимо.
– Америка… прекрасная, – запел он, – красу венчает… братством… меж бархатных… морей![21]
Его тело сотрясалось от беззвучного хохота.
Билл присел на чемодан и ухмыльнулся. Выше по дороге в окне фермерского дома горел тусклый свет. Воздух, отяжелевший от дневного тепла, резкий запах нагретой листвы, вонь с болота неподалеку, запах фермы и остывающего дорожного щебня витали вокруг – теплый, ароматный и роскошный занавес летних сумерек.
– Ей-богу, – внезапно сказал Эверхарт, – если не поймаем попутку, заночуем прямо в этом саду.
Уэсли зажег сигарету, которую нашел в кармане куртки.
– И так бывает, – сообщил он. – Но, черт возьми, мужик, мы не можем всю ночь провести без курева.
– Ты дымишь как паровоз.
– Вон едет другая машина. Смотри, я поймаю нам попутку!
Уэсли преуспел, машина притормозила и остановилась прямо возле них. Через полчаса они очутились в Хартфорде, и стояли напротив Публичной библиотеки на Главной улице. Было девять часов.
– Что ж! – сказал Билл, ставя чемодан. – Мы проделали половину пути в Бостон за шесть часов. Сейчас девять. В девять часов вчера вечером я с тобой даже не был знаком, Уэс!
Уэсли не ответил – он смотрел на людей, что шагали мимо.
– Смотри, что могут сделать двадцать четыре часа и минута решительности! – продолжил Билл, сдвигая шляпу на затылок. – Я в пути… внезапно. Черт! Я счастлив, что сделал это. Надвигаются перемены. Вот это я называю жизнью! Знаешь, Уэс, ты своего рода первопроходец.
Уэсли посмотрел на своего спутника с любопытством.
– Я ошибался, когда говорил, что дни первопроходцев прошли, – да, даже на моих лекциях. Первопроходцы на каждом углу, клянусь Богом! Меня всегда завораживали первопроходцы, первопроходческий дух… когда был ребенком, читал исторические романы, саги о франко-индейской войне, о жизни Линкольна, Буна, Кларка, Роджерса… и когда вырос, открыл дух первопроходцев у многих писателей, в особенности американских. Перемена – это процветание общества. Ведь так? Наверное, я от рождения неугомонный человек, этим все и объясняется…