Переулок был длинный, узкий и кривой, как позвоночник кифосколиозника, и невероятно грязный.

Наконец стемнело настолько, что Стэн перестал быть виден. Это было именно то, что ему нужно: раствориться во тьме, стать частью ночи.

Дождавшись, когда последний из всех, кто был в его списке, будет готов для выполнения им своей миссии, Стэн вытащил пистолет с глушителем и прицелился. Он был уверен, что сквозь шум дождя никто не услышит легких хлопков, следующих сразу друг за другом. Так оно и получилось.

А потом… потом он стоял у раскрытого окна у себя дома и курил. Сдутые в темноту искорки от сигареты сверкали, улетая во тьму, и быстро гасли.

Он вспомнил силуэт Эмили и Сью у окна, в ту, последнюю ночь перед катастрофой, когда он ходил за почтой, а потом вернулся в дом. Сью плющила о стекло свой розовый носик и махала вместе с матерью ему рукой. Он помахал им обеим в ответ и быстро пошел к дому, потому что начинал накрапывать дождь.

Тут он опять вспомнил сегодняшний поздний вечер и того, седьмого и последнего из короткого списка… Ему ужасно хотелось курить, хоть это и не помогало успокоить нервы. Просто так было бы легче ждать, коротая время. И, как на зло, он не мог этого себе позволить, не мог внести сбой в хорошо отлаженный механизм возмездия. Он не мог курить, не выпуская дыма и не оставляя окурков, потому и не курил. Он покурит потом, позже, дома… когда всё закончится… потом он будет курить сколько захочет… потом, но не сейчас… Сейчас в его силах только расслабиться насколько позволят нервы и ждать… Холодная сталь вселяла радость… наконец он увидел того, кого ждал, осторожно снял пистолет с предохранителя… Прицеливаться долго ему было не нужно, все происходило почти автоматически. С десяти ярдов попасть в такую крупную мишень давно уже не было для него проблемой…

Первое нажатие на спусковой крючок, потом второе… потом он подошел к лежащему на земле и выстрелил в него еще раз… в голову… чтобы наступившая за этим тишина была гарантированной.

Затем он включил автопилот… поставил «Берету» на предохранитель, свинтил глушитель… оставалось только убрать все во внутренние карманы, оглядеться и быстро, но без суеты уйти. Потом пройти пару кварталов, сесть в машину и убраться из этого района.

Едва закончив последнее дело, он почувствовал, что жизнь снова стала утекать из него. Пропал тонус, пропало ожидание завтрашнего дня, пропало всё…

Теперь он ничего не хотел. У него вдруг образовалась невероятная пустота внутри: впереди у него уже ничего не было.

Когда он, наконец, пришел в себя, осознав, что все важные дела в этом мире им уже сделаны, то увидел, что сам этот мир вокруг него переменился. Реальность оказалась совершенно ему незнакомой. Людские голоса заглохли, знакомые лица исчезли напрочь. Ему стало казаться, что перед ним двигаются, жестикулируя, неизвестные марионетки, произнося слова без смысла. Он не узнавал их, не понимал их языка.

Он никак не мог очнуться и стряхнуть наваждение. А марионетки вокруг него двигались, что-то делали. Какие-то тени вместо людей. А он стоит неподвижно посередине их хаотичного движения с застывшим взглядом и не может вспомнить, что же хотел сделать секунду тому назад. Ему казалось, что вот-вот и он поймет их, узнает чужие непонятные ему слова. Но время шло, а понимание не приходило.

Ему страшно было признаться самому себе, что больше ничего уже не будет. Страшно признаться в том, что смерть забрала у него все, все самое дорогое. И что те, которые ушли, больше никогда не вернутся. И что больше никакого дела у него в этой жизни нет и уже никогда не будет.