– Правду.
– Какую правду? Что здесь убили священника, на его могиле к столетию вождя мирового пролетариата соорудили этот аттракцион, и теперь тут вместо карусели будет крест? Нужна им такая правда?
– Арсений Викторович, правда – она и без нас придет к каждому в свое время. В этой земле – останки человека, принявшего мучения за веру. Его надо перезахоронить и канонизировать. А здесь отстроить часовню для поминовения убиенных… Это, если хотите, наш человеческий долг. Решение владыки уже есть, и мы будем обращаться в соответствующие инстанции.
– Обращайтесь, куда хотите, – Арсений раздраженно хмыкнул. – Если мое мнение кого-то интересует, то я считаю это абсурдной затеей. Знаете, сколько я сил и времени потратил, чтоб это колесо восстановить? Ну вот, закрутилось!
…Некоторое время Арсений и отец Виктор молчаливо наблюдали за вращением колеса обозрения, которое с металлическим лязгом постепенно набирало ход.
– Все возвращается на круги своя, – задумчиво произнес священник. – И добро наше, и зло…
– Вот вы меня уже и в злодеи записали. Ну не я же аттракцион здесь строил!
– Бог с вами, Арсений Викторович. Я всего лишь хотел, чтобы вы правильно поняли… позицию нашей епархии. Вас уважают в районе, и сообща нам было бы легче решить этот вопрос…
– Извините, отец Виктор, мне пора. Всегда рад встрече!
БЕЗБОЖНИКИ
В «художке» ДК царил творческий бардак. По всему небольшому помещению были беспорядочно расставлены, разбросаны и «растыканы» множество вещей и предметов. Кисти, «палитры», гипсовые и бронзовые бюсты, настольные и напольные мольберты, холсты с эскизами и незавершенными пейзажами, уличные афиши из холстины. За небольшим столиком, заляпанным разноцветными красками, сидел штатный художник Тарас Гермагенович Гарбуз – дистрофически худой старик с торчащими дыбом седыми, густыми волосами, в засаленном френче, надетом на украинскую «вышиванку». Компанию ему составлял ночной сторож Дмитрич, человек не запоминающейся внешности, чего нельзя было сказать лишь о большой малиновой бородавке на его носу. На столе стояла бутылка с мутноватой жидкостью, заткнутая бумажной «пробкой», две граненых рюмки, ломтики сала на тарелке и свежие овощи.
Гарбуз открыл бутылку и поднес к лицу Дмитрича.
– На, понюхай!
Дмитрич, расширив ноздри, шумно втянул воздух…
– Хор-о-о-ош! Абрикосовый?
– Нет, Володенька, кокосовый! – ехидно сказал художник, наполняя рюмки. – Разумеется, абрикосовый. Я ж другого не делаю…
Они дружно подняли рюмки. Дмитрич опасливо покосился в сторону входной двери.
– Начальство наше уже дома! – бодро гаркнул Гарбуз. – Так что, не бзди, майор, пехота близко! Ну, выпьем, братцы, неоднократно, и да растечется оно по периферии телесной для пользительности нашей… Давай!
Когда резко распахнулась дверь и появился Арсений, они замерли с рюмками в руках.
Арсений сделал строгое лицо.
– Эх, товарищи пенсионеры… Вы слышали, что пить в наше время нельзя никому? Ну, чего смотрите? Пейте, раз налили!
Гарбуз и Дмитрич вяло выпили, опустив хмурые лица. Арсений подсел к столу и закурил.
Дмитрич засуетился.
– Ну… пойду я… по этажам пройдусь…
– Да вы закусывайте, Дмитрич, закусывайте! Я… так зашел, кое-что спросить.
Дмитрич быстро набил рот закуской и удалился.
Гарбуз пододвинул Арсению тарелку с салом.
– Угощайтесь, Арсений Викторович… А может, по чуть-чуть?
– Спасибо, в другой раз. Тарас Гермагенович, а вы сколько лет здесь работаете?
– Арсений Викторович! Вы же подписали мне заявление еще на год… – с обидой в голосе сказал Гарбуз. – Я заслуженный…
– Да я не об этом, заслуженный вы наш! – перебил его Арсений. – Я тут недавно работаю и мало знаком с историей нашего Дворца Культуры. Говорят, на этом месте раньше церковь была?